/ Форум / Встречи и общение / Лечились, учились, служили, отдыхали

Ответ для Азов:

Азов:
Я на книиэкотии давно не был. Все нет времени. Но издесь читать интересно.
А что Кирюша умер, не слышал.

ДА, Саша, я слышал, что он умер. Жаль его. Я недавно фотку смотрел где он с нами - подростками стоит и не укладывается в голове, что его нет.
Раз ты читаешь тут, я выставлю остальные главы. Уже не помню сколько их там две или четыре. Тут же еще и законы строгие: после каждой главы пять минут ждать пока разрешат следующую выставить

я была в 89-90 г 2 этаж опкс/в 4 пал может кто помнит Максакову Лену, Лену Машарипову ,Марию Свещарову .Помню Мигеля,с 1эт.Филомену из Италии Мы лечились у Чипизубова.

C пылу с жару - как открытый ответ на закрытое письмо

наше время ушло - мы его удержать не сумели
потерялось оно далеко в зауральских снегах.
в том краю мы когда-то -- смеялись и пели,
и теперь мы туда возвращаемся в снах.

снится нам аппарат и проткнутая спицами кожа,
и в руках костыли... но ни шагу не в силах ступить...
словно давит на спину, ужасно тяжелая ноша
как тогда в лфка, не могли мы по кругу ходить.

И проснувшись в поту, до утра глаз уже не смыкая,
Проклиная, что было, что есть и что будет потом,
Мы глядя в потолок о тех днях вспоминая,
Вдруг вскочив достаем с антресоли альбом...

Ну, а утром в авто, в пробке вспомнив обиды былые
чтоб о сне позабыть - начинаем себя убеждать
это было давно, мы давно уже стали другие -
наше время ушло и не стоит о нем вспоминать.
Дата: Четверг, 04/08/2011, 16:52

последние дни января 1984 года

То, что в палате вот-вот начнется война, никто не сомневался. Все готовились к бою – Кик с Колобком сделали себе из скрепок рогатки и все время крутили пульки. Судя по тому, как они дружно трудились, я понимал, что они готовятся к обороне и обстрел будет с другой стороны, поэтому на всякий случай попросил вторую подушку. Но кто мог объявить войну? Ахмед? Так у него кроме шахмат ничего нет. Нытик? Да нет – лёжа бросать он не мог, а стоя и держась за раму, не очень-то повоюешь – в миг погубят и убьют. Бершадский? Нет, он, и мухи не обидит! Если увидит муху, всегда кричит: «Валерик, возьми газетку и объясни мухе, что нельзя в палату прилетать». Остается – Костя. И как я сразу не подумал! У него полная тумбочка слипшихся конфет. Посылка промокла. Значит, войну объявит он!..

Войны, к счастью для всех, не было. Ей начаться помешал Олег, который принес в нашу палату кассету.
Был тихий час, мы вернулись усталые и злые из ЛФК и, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Кик сел разгадывать шахматную задачу, а я, как всегда, задремал стоя, положив подушку на тумбочку.
И вдруг тишину палаты нарушила громкая музыка. Из динамиков магнитофона неслась захватывающая дыхание игра на гитаре, и кто-то красивым голосом пел и постоянно повторял: "Евреи, евреи — кругом одни евреи".
Я открыл глаза и посмотрел по сторонам. Нытик от восторга открыл рот и забыл его закрыть, и так с открытым ртом, держась за раму, начал танцевать. Костя, Олег и Ахмед хлопали в такт песне. И только Кик делал вид, что ничего не слышит и не видит. Как потом я узнал, он просто вырубился и впал в спячку.
После второго куплета Бершадский поднялся с кровати, взял костыли и сказал:
- Ну, вы, детки, веселитесь, а я пойду пройдусь. Гриша, ты со мной?
- Нет, – ответил Гриша, — я хочу послушать. - И неожиданно для всех спросил:
- Можно мне переписать эту кассету? - И добавил: — ну, пожалуйста?

В ту же секунду концерт закончился. Магнитофон выключили, и по недовольным лицам Кости и Олега было ясно, что им не удалось разозлить Гришу, наоборот, судя по всему, они доставили ему удовольствие. А может быть, он над ними издевался? Может быть, решил поиграть с ними, потому что попросил включить магнитофон и еще раз прокрутить кассету. Но магнитофон вместе с кассетой исчез в недрах королевской тумбочки и, когда стихли злобные, угрожающие стуки костылей Олега и нашего короля, в палате стало тихо.

Вечером, после ужина, еле дождавшись, когда все соберутся в палате Олег и Костя устроили концерт. Костя, подобрав аккорды, начал петь эту песню (когда он успел ее выучить?!), а Олег специально делая гнусавый голос, подпевал ему, искажая слова: еурэйи, еуррэи...
Их концерт сопровождался пляской Колобка и Нытика. Не танцевали только Кик и Луки.
Я удивился, что Луки не танцует. Ведь всего несколько дней назад он выплясывал цыганочку, а сейчас сидел на кровати и, ничего не понимая, смотрел по сторонам. Наконец, после крика Кости: «Гриша, как тебе песня? Лука, иди к нам танцевать!»
Лука не выдержал. Он взял словарь, подошел ко мне и, показывая на Костю с Олегом, спросил:
– О чём их песня?
Я нашел в словаре слово еврей, (и даже еурей) и показал Луке значение слова. Но как объяснить о чем песня, я не знал и попросил Кика помочь мне. Виталька показал на словарь и несколько раз очертил рукой круг.
Лука весь побледнел, лег на свою кровать и весь вечер молчал. А Костя с Олегом, ничего не замечая, продолжали петь, и эта песня казалась мне нескончаемой. Я слушал ее и думал, вот у нас в деревне в шутку говорили, что Брежнев еврей, но тут же добавляли – жалко, что он не еврей. Евреи умные люди, а он…Но как можно петь такую песню, я не понимал. И еще больше я не понимал реакцию Гриши. Над ним в открытую издевались, а он улыбался и готов был хлопать этим двоим – королю и шуту.

Прошла ночь и наступило утро. Пришли врачи, и Лука с мамой пошли к Мальцеву в ординаторскую. Что сказала ему Лусия, я не знаю. Но Костю и Олега сразу под конвоем, я не шучу, их наш Вадим и доктор Игорек с криками – «Давай быстрее!» – привели на пятиминутку и... полетели головы.

Первой пострадала гитара, хотя при чем тут была она?! Но приговор есть приговор — гитару унесли из нашей палаты в ординаторскую, а вечером Эдика мама забрала гитару домой.
Олега выписали на амбулаторное лечение – и сказали, мол, если живешь в двух часах езды на электричке, – нечего койку занимать, а Косте распустили аппарат, хотя еще в понедельник на обходе говорили, что надо недельку, а то и две подождать.

Лука, как и следовало ожидать, перешел в соседнюю палату, а на нашу вокзальную кровать пришел – Тимоша. Наверное, он единственный после Кика, кого я запомнил лучше всех, кто был в нашей палате.
Подстриженный, почти наголо, в рубашке в клеточку, с костылями, обмотанными в некоторых местах изолентой, а в некоторых - разноцветными проводами (как я потом узнал - для красоты), он вошел в палату с папой и тут же восхищенно спросил:
– А можно, когда меня выпишут, я дома поставлю свою кровать так, как тут?
А папа ответил ему:
– Ну, если, когда тебя выпишут, ты захочешь, мы...
Роза не дала папе закончить фразу – она сказала, что его зовет медсестра подписать бумажку.

Папа вышел из палаты, а я спросил у новичка:
– Как тебя зовут?
- Тимоша, – тихо ответил он.
- Алеша? – переспросил я.
- Да нет, солдатик, меня зовут – Ти-мо-ша!
- А почему солдатик?
- Так ты спишь, как солдат, стоя, можно, я буду звать тебя – сержант?
- Нет, нет, нельзя!
- Ну, как хочешь, - улыбнулся он и пошел знакомиться с остальными в нашей палате.

Во время тихого часа (новеньких всегда приводили в тихий час) мы узнали, что Тимка раньше жил в другом городе, и его папа работал на автозаводе начальником одного из отделов – я уже не помню, кем именно. Однажды его пригласили на должность зам. главного инженера на курганский машинный завод. Этот завод подружился с каким-то Мицубиси и нужен был инженер со знанием английского языка. Когда папе дали квартиру, к нему переехали Тим с мамой. Мама Тимоши работала… нет про маму напишу в следующий раз, а сейчас расскажу, пока не забыл. Вернувшись от медсестры, Тимошкин отец, которого мы все стали называть дядя Дима, подарил нам ручки из прозрачного пластика, сквозь который была видна паста, а на ручке было написано Mitsubishi. А еще он раздал журналы с красивыми машинами. Я тогда ничего не понимал, а рассказывать дядя Дима не мог. Тогда это было нельзя!

Тимошка принес в нашу палату уголек, который зажигал в наших сердцах улыбки. Что он только не вытворял, чтобы нас развеселить!
Нет, вы только представьте себе: поздний вечер, уже давно выпит чай, съеден хлеб с консервой, приготовлена на ночь вода и, кажется, самое время выключить свет. И вдруг Тимка, который уже давно сладко спал, вскакивает с кровати и… Я забыл спросить, вы представили себе, как мы лежим на кроватях и готовимся выключить тусклую лампочку, грустно горящую над тумбочкой? Да? Так вот, Тимка вскакивает и… и идет к туалету. Подошел, остановился у двери, неуверенно постучал – подождал чуть-чуть – опять постучал, махнул рукой и вернулся в кровать. Ну, как после этого можно спать? Как, я вас спрашиваю? Подождите, так ведь это еще не конец! Минут через 15 он опять встал, подошел к двери туалета, постучал, и тут же открыв дверь сам себе говорит: "Нет никого, зачем я тогда стучал?"
Наверное, он вытворял такие штучки, потому что был на концерте Андрея Миронова и там насмотрелся. О Миронове он мог говорить без умолку, и всегда рассказывал, как после концерта все собрались у выхода и просили подписать пластинку. Миронов взял у него пластинку и написал на ней:"желаю выздоровления и удачи." Видел Миронова и Гриша, когда пошел со снимками в приемную. А в это время Миронов пришел познакомиться с Илизаровым.
В приемной Илизарова наш Гриша видел его. Вот не повезло ему, мало того что не взял автограф, да хотя бы на конверте от снимков, так еще не попросился на концерт в актовом зале. Была бы моя Зойка – она бы меня провела на концерт. Ну, почему Миронов не дал концерт для больных? Почему только для сотрудников? А мы что - не люди?! Вот Карло Маури собирал больных в актовом зале (если конечно, Гриша не врет) и показывал фильмы про его путешествие. Да ладно, что сейчас говорить!
Ах да, я ведь обещал рассказать про Тимкину маму. Она работала в старом корпусе, в поликлинике, в кабинете, в котором у нас всех брали кровь. Когда она в первый вечер пришла к нам в палату и увидела Кика… Да это была еще та сцена. Да если бы я умел писать, я бы книгу про этот вечер написал!
Когда тетя Оля увидела Кика, а Кик увидел ее, они замерли смотря друг на друга, они оба вспомнили то утро, когда "познакомились". Первой нарушила молчание тетя Оля – не убегай, Витя (она почему-то назвала его Витей) у меня нет иголок, я мама Тима. И тут Кик выдал:
– А я от вас и не убегал, это я так играл, не верите – спросите у Ани. Мы все всегда с ней играем. Вот он, – Виталька показал на меня, – играет с ней в ватки, а он, – Кик показал на Гришу, – играет в косичку, а я играю в поймай меня! - Он расставил руки, показывая, как его Аня ловит. - Я просто играю, я ведь еще маленький, но пчелки я не боюсь! Не боюсь, – повторил он и улыбнулся…
Он улыбнулся, и сразу лег. В глазах у Витальки были слезы. Аня уже давно к нам не приходила, и мы все о ней скучали, не признаваясь в этом друг другу. Вместо всегда веселой и доброй Ани к нам теперь приходила Наталья Викторовна. Но это уже совсем другая история.

Костя готовился к выписке. Уже несколько дней он важно ходил по коридору, напялив на себя штаны, которые он важно именовал по имени и фамилии. Я впервые в жизни слышал, что джинсы, которые все мы носили, могут иметь имя.
Костя свои джинсы ласково, чуть ли не шепотом называл: Леви Штраус и кто не верил, что их так зовут, разрешал прочитать надпись на этикетке. И стоили его джинсы сто рублей. Нет, вы не ослышались – сто рублей! СТО РУБЛЕЙ!!! Вы вообще представляете, сколько это денег?
Вот у нас всех были джинсы за 12, у Бершадского (что поделаешь - ноги длинные!) за 20 рублей, но платить сто рублей, только потому что в Америке штанам дали имя и фамилию – это уже слишком!
Даже у нас в деревне баба Сима, которая вязала носки и свитера не звала их по имени отчеству. А ведь могла – ведь у тех, кто ей давал шерсть, были имена, да и помощник был у нее – кот Васька. Ох, как он любил играть с клубком, передать невозможно. Васька его крутил, обнимал, иногда спал в лукошке с клубками, и даже считая клубок котенком, толкал его лапкой и убегал в надежде, что клубочек покатится за ним. Я написал бабе Симе, чтобы она давала своим вязаниям имена и брала больше денег, а за идею прислала мне, что-нибудь теплое, а то солнце на лето – зима на мороз. Я даже несколько названий ей предложил: Свитер Коза-Машка, носки - непутевый барашек. И последнее я ей предложил дать название жакету – Васькин клубочек.
Баба Сима прислала мне носки, фотографию Васьки с клубком и написала на ней: ты в городе совсем ум потерял – зачем носкам давать имена, их уже назвали – носками.
Но это было потом, а пока Костя показывал всем свой зад, чтобы прочитали, какие необычные у него штаны. Все смотрели и восхищались. Первым не выдержал Бершадский. Он читал книгу, которую перед ЛФКа должен был вернуть, а Костя все время стоял к нему задом и нетерпеливо стуча костылями, нудил – ну посмотри, какая лейба, посмотри, какие кнопки, нууууу, пооосмооотриии.
Бершадский встал, вытащил из тумбочки увеличительное стекло и сказал: ваше величество, снимай штаны, будем сей товар твой изучать.
Костя явно не ожидал такой реакции:
– Ты можешь посмотреть так, не снимая, ну, что тебе стоит?!
Виталий посмотрел на лейбу и подражая Мальцеву сказал – "японский бог, ленинградский городовой – проблема у нас, ваше величество…"
- Какая, проблема? – тихо спросил Костя
- Подделка! Тебя надули! Нитки разные… Это не Леви Штраус! Лейбу перешивали, к тому же неаккуратно: зашили отверстие для ремня. А может быть и специально, чтобы ремень закрыл подделку – ведь покупал с ремнем?
- С ремнём…
Правду ли говорил Виталий – я не знаю. Я не присматривался ни к ниткам, ни к надписям, да и вообще не смотрел на Костин зад. Оно мне надо? Зойка всегда говорила, что самые лучшие штаны те, которые не спадают с попы и в которых легко расстёгивается… ширинка. Девчонкам виднее. Поверьте мне, им виднее – это же они нам дарят всё, что нам надо. А про ширинку она говорила, потому что… потому что… ну, представьте, пришел к ней в процедурную пациент на укол. Начал штаны снимать, а тут ширинку заело. Если бы это случилось у меня, я сгорел бы от стыда.
Сгорал от стыда и Костя. Он уже понабирал заказов, чтобы, когда приедет на проверку, привезти из Москвы настоящие американские джинсы. Он даже говорил, что если закажут больше десяти человек, то это будет покупка оптом, и барыга продаст каждые на 10 рублей дешевле. И вдруг прошел слух, что его джинсы, возможно, не американские и не настоящие. Тут же пошли шутки, мол, привези нам только лейбы, а мы сами их пришьем, вот у сестры хозяйки есть машинка и разные нитки.
Костя просил Бершадского сказать, что пошутил, а тот отвечал – ты просил посмотреть, я посмотрел и сказал свое мнение. Но я не специалист в американских джинсах, а в моих ремень не закрывает этикетку.
Но, как всегда было в нашем отделении, о случившимся утром могли забыть после обеда, если появлялась другая новость. А сообщение о том, что завтра вечером Костя может ехать домой, заставило забыть не только про фальшивые джинсы, но и как санитарка чуть не поймала Тони за тем, что делали все мальчики в туалете, при этом убеждая друг друга, что они это не делают.
Санитарка посоветовала Тони не забывать закрывать двери, а по всему отделению разнесла, что эти болгары, когда писяют, сбрасывают трусы и штаны на пол и стоят с голым задом.
Девочки в ЛФКа многозначительно улыбались Тони, а парни спрашивали, все ли в Болгарии такие придурки, как он, и вообще, есть ли там двери в туалетах.
Но все это было забыто и в седьмой палате начались приготовления к прощальному ужину и расставанию жениха и невесты, как называли Костю и Гулю.

Что было на прощальной вечеринке – я не знаю. Надев больничный халат, Костя, воображая из себя делового, походил по палате и остановившись у двери, сказал: "Там уже народ для разврата собрался, если хотите – идите – развращайтесь!" Затем он, трижды стукнув костылями, ушел, а мы решили не идти. Ну, не совсем "мы" или совсем не мы". Кик пошел в холл смотреть "Спокойной ночи малыши", Нытик сделал вид, что идет, да и то на полдороги остановился и сел рядом с Киком мультики смотреть.
Только Бершадский был на этой вечеринке, но по его словам я понял, что ему не понравилось. На мой вопрос: как там было? - он ответил – "верри гуд, ферштейн?!"
И если бы он просто сказал – верь мне, гуд, я бы ему поверил! Но ферштейн – у него означало: отстань. Я это хорошо знал.
Костя вернулся с вечеринки довольный, весь испачканный помадой, и всё время приставал:
– Правда, мы хорошо посидели? - Когда он это спросил в десятый раз, Бершадский сказал:
- Всё, выключаем свет, спать пора, ферштейн?!
Ночь пролетела незаметно, а утром, когда пришел наш палатный врач - Вадим, Костя запел ему песню. "Вот сегодня я уезжаю, и даже не представляю, как завтра проснусь на два часа раньше, и вы не придете в палату. Я привык вас видеть каждый день, каждое утро, в любую погоду и завтра не увижу вас."
Такие песни он не пел даже когда просил промедол. Вадим с удивлением смотрел на него, а Костя продолжал. "Чтобы мне легче было вынести расставание, подпишите мне вашу фотографию. Я буду смотреть и вспоминать вас, а когда буду смотреть на вашу подпись, буду вспоминать, как вы… "
Он сделал паузу и протянул Вадиму фото и ручку. Тут мы все достали фотки, чтобы и нам наш любимый доктор оставил свой автограф.
Вадим явно не ожидал, такого. Он разрешил себя сфотографировать, знал, что у нас есть его фотки, но чтобы вместо промедола мы просили автограф, как у спортсмена, он не ожидал, но взял ручку. Когда Вадим подписал фотографии, Костя снова "запел": "Курган – Москва есть самолет, который скоро вылетает, после обеда этот рейс и на него места остались. Я позвонил, я все узнал, прошу мне сделать одолженье и до обеда справку дать, и я уйду, и я уеду".

Вадим от такой песни обалдел. Он сел на кровать, приложил ладонь ко лбу Кости, покачал головой и сказал: "Курган – Москва - летишь домой, я справку дам и Бог с тобой!" Поговорив так стихами, Вадим пошел по палате и начал делать назначенья. Останавливаясь около кровати, он говорил: перевязка… анализы (ой, опять эта Косухина придет!)… поменяем стержни…

Остановившись около кровати Гриши, Вадим сделал резкое движение рукой, словно стреляет из пистолета. Я проследил за его взглядом и увидел, что у Гриши, как и у Вадима, пальцы сложены так, словно держат пистолет. Кто кого из них "убил" в этот раз я не знаю, но относился Вадим к Грише иначе, чем ко всем.
Он мог назначить всей палате промедол, а Грише вместо шприца приносили горсть таблеток: витаминки и глюканат кальция. Утром Вадим с улыбкой спрашивал: "Как у тебя, Григорий, прошла ночь, как спал, какие сны видел?" На удивление Гриша ни разу не пожаловался Мальцеву, но всегда отвечал на выпады Вадима. На вопрос как спал – он отвечал: вы даже себе представить не можете, как я благодарен вам, что вы мне ничего не назначили. У меня была такая волшебная ночь, что вам и не снилось. Вадим тут же бежал к медсестрам узнавать что и как…
Я могу про них рассказывать часами. Есть столько историй, как Гриша с Вадимом ходил играть в шахматы на промедол или как Вадим назначил Грише витамины В6 и В1, а он написал стишок с благодарностью и послал заказным письмом… Ой, и все из-за кубика и старого корпуса, где врачи и пациенты были почти на равных.

Старый корпус, старый корпус! Всё, что происходило в нашей палате так или иначе было с ним связано. Он маячил своими окнами и, когда я смотрел на него, перед глазами были те, кто когда-то лежал там.
… Выстрелив, Вадим сказал:
– Промедол не назначу, даже не проси, но за хорошую реакцию и в качестве поощрения за хорошее настроение – завтра анализ крови. Договорились?
И довольный собой, начал напевать:
– Будет пальчик болеть, и не сможешь стрелять, а дуэли нельзя отменять.
Песня была знакомая, но я никак не мог вспомнить, из какого фильма, да и времени не было вспоминать. Эдика мама позвала нас на завтрак, а потом мы пошли в ЛФКа.

В Зимнем Саду мы встретили Лену Жуланову. Много лет назад они с Гришей лежали в одном отделении, а сейчас она во взрослом, а он у нас в детском. Честно говоря, я этому был рад! Несколько раз Гриша ходил к ней в гости, но она всегда называет его – маленьким мальчиком, а он отвечал ей, что, зато все медсестры влюблены в него, а у них нет медбратьев.
Вот глупые! Нашли о чем говорить! Лучше бы ходили за руки или зажимались. Какая разница, кто в каком отделении?
Мы много раз встречали ее, почти всегда она делала вид, что нас не видит, а сегодня сама подошла и спрашивает: "Ну, что, мальчик, нянчишь младшего братика?"
Не знаю, кто у нее в глазах был младший братик я или Кик.
- Лена, Лена, ты же знаешь, я люблю детей.
А она… она… когда детки лягут спать, напиши, как бы спели Ромка, Рудик, Дима и Света про наркотики. Возьми мелодии их любимых песен и сделай как пародии. Сможешь? Мы хотим сделать вечер воспоминаний о тех днях. Но так, как пели они, – никто не споет, а про наркотики будет весело. Помнишь, – вдруг ее голос стал мягким, нежным, – как мы сидели в холле, а Света пела. Какие песни были! У нас в холле тоже иногда поют, ты бы пришел и братика можешь взять.
Кто такие Рудик, Света, Ромка и Дима, я понятия не имел, и когда мы вернулись в палату, хотел расспросить у Гриши. Но – было не до того: наш король начал собирать сумку. Он впихивал в нее свои пожитки, рубашки, журналы и всякую всячину, которая накапливается у каждого за время лечения и уходя не знаешь, что с ней делать…
У меня в тумбочке тоже лежали ненужные вещи – иголка от шприца, которой мне проверяли чувствительность пальцев, несколько спиц, которые лежали на каталке когда меня привезли из операционной, я уже молчу про красивые блестящие гайки и магнитики, которые, по совету Кика, я на выходные цеплял на аппарат.
… Закончив с сумкой, Костя небрежно бросил свой халат на спинку кровати, надел джинсы, кроссовки, прямо поверх майки свитер и, взяв куртку, подошел к Грише. Царственным жестом он протянул ему 10 рублей и сказал:
– Гулю фотографировать безотказно, если не хватит, приеду на проверку отдам.
Затем он взял сумку, обвел последний раз взглядом палату и ушел. Ушел, впервые забыв трижды стукнуть костылями.

Перед тихим часом Роза пришла прибраться в палате, она взяла халат и из него выпала Гришина цепочка, на которой он носил маленькую чернильную ручку. Цепочка вместе с ручкой пропала месяц назад, когда мы ходили мыть голову. В палате были Нытик и Колобок, но они клялись, что не брали и не видели, кто взял. Роза отдала цепочку Грише, а я подумал, что ручку надо искать в тумбочке у Гули, но вслух ничего не сказал.

Когда Костя ушел, мы все были уверены, что сейчас, вот прямо сейчас, уберут эту вокзальную кровать, и Тимошка будет спать на кровати бывшего короля, да не тут-то было. Нет, новенького к нам не привели – просто Тим головой о сосну стукнулся, и зеленая шишка ему на голову упала:
- Я от вас ухожу в старый корпус, – выдал он, – завтра утром в "подростках" освобождается место, и меня переведут, – смеясь, рассказывал он. Я уже со всеми там познакомился и даже подружился с Сашей из Свердловска. Я ему показал окно нашей палаты, и он сказал, что знает двоих из вас и всё мне расскажет.
Как мы ни пытались Тима отговорить – ничего не помогало.
- Ну, как вы не понимаете, – говорил он, – там есть и буфет и почта, и даже зубной врач. А еще там можно на первом этаже в прятки играть и в парке снежками бросаться.
Даже последний аргумент, что там всего один туалет, да и тот в краю двора (в смысле в конце отделения у окна) и чтобы пописять придется бежать, далеко бежать, а клизмопон там делают, не лежа на кушетке, а стоя раком, а потом придется от ванной пройти полкоридора, - его не убедил.
- Клизму, - важно сказал он, - делают только перед операцией, а писать там ходят все вместе, и это весело, а еще там на выходные можно уходить домой, а у вас нельзя.
Что мы могли возразить. И Кик не выдержал и начал:
- Ну, и уходи! Уходи, а потом будешь в окно смотреть, в окно смотреть и вспоминать, как тебе было хорошо у нас. Какая у тебя была кровать, и ты такую даже дома хотел, а теперь – уходи, уходи! Уходи и даже не надейся, что я буду с тобой дружить и навещать тебя мы не придем. Что ты мы там забыли – ничего! А в буфете там толпа, и он всегда закрыт, и вообще, уходи, уходи! А вот скоро снег сойдет, и мы будем ходить в "Сибирь" за мороженным и газировкой. А ты нет… И вообще ты от нас уходишь, потому что там твоя мама работает. Думаешь, я не знаю…
Кик, когда на кого-то злился, говорил без умолку, и остановить его было невозможно.

Утром Тим навсегда ушел из нашей палаты, и я больше никогда его не видел. Уходя, он обещал звонить нам на пост, но так и не позвонил.
А в палате происходили изменения: вокзальную кровать вынесли, а вслед, за нею в подсобку отнесли и кровать бывшего царя, ой, простите, – короля. Теперь у нас было полно места как когда-то давно.
За всеми этими событиями я совсем забыл, что утром нам должны были взять кровь. Забыл я и правило: вечером баночка – утром – пчелка. Никто нам не принес баночку, никто не пришел брать анализ, и это было удивительно: Вадим никогда не шутил, если он говорил анализ – значит, он его назначал. Почему он не назначил, что случилось? Забыл? Передумал? Пошутил? И тут я понял – сегодня пятница, а в пятницу анализы берут только у новеньких и у послеоперационных. Значит, у нас возьмут в понедельник. Довольный собой я еле дождавшись тихого часа, чтобы расспросить у Гриши про ребят, которые играли на гитаре, но в тот момент, когда я открыл рот для вопроса, в палату вошла – Вера. Она подошла к Грише, поцеловала его и пригласила в свою палату прийти попить чай и отметить ее поступление на второй этап.
Вера, как и Гриша, лежала в подростках. Она очень любила Лермонтова, и у нее на тумбочке всегда стоял его портрет. А еще они с мамой проводили спиритические сеансы, вызывая дух поэта.
Мама Веры работала в их отделении медсестрой, и сейчас Гриша боялся, что она расскажет Вере то, что видела, когда делала ему уколы. Он думал, что прошло три года, и она забыла об этом, но разве женщины что-то забывают и тем более не рассказывают своим дочкам о маленьких секретах мальчиков. Конечно же Вера обо всем знала и намекнула об этом Грише, когда мы вечером пришли к ней в палату пить чай с лимоном и московскими конфетами.
На ее тумбочке рядом с портретом Лермонтова мы увидели…

Большинство врачей из Илизарова по-прежнему живут в "илизаровском доме", когда я приезжаю к родителям в гости, всех их там вижу. Все постарели

Ответ для keetik: А жива ли Гачева В И? Там еще работала Лидия Ивановна Валерия георгиевна ( это 60 70 года) именно они первые ставили опятыты. Каплунов, Ларионов. В этот же список.НЕ могу сказать им спасибо. Только ненависть к ним осталась.

В это невозможно поверить, но утром 18 марта окончился земной путь Гриши Аграновского, нашего дорогого margargury.
Не будет больше его рассказов о нас с вами, не будет его воспоминаний, стихов…

Не знаю, какими уж путями попала сюда, к вам на форум, дорогие ребята. Хоть и не случайно всё в нашей жизни...
Не знаю, КАК решаюсь написать после такого известия о Грише ( особенно, если учесть, как читала взахлёб, не зная о печальной дате, впечатления человека, мне лично незнакомого, но иначе, как Гриша называть его уже не смогу). Может, это и подвигло - настолько всё близко, понятно и знакомо.
Проходила лечение в 1984-85 гг. в детском отделении. Тазобедренный... Катя Кузьмина. Оперировал Мальцев.

Это сообщение - исключительно на эмоциях. Извините, если что не так... Но совершенно искренне буду рада пообщаться с вами.

Ответ для dron:
Привет! Я узнала в нижнем ряду слева-направо: первая, по-моему, Майраша, потом две сестры, вторую зовут Хатича. А справа-налево: первая Марина Степанищева, потом Лена, над Леной во втором ряду стоит Лада. Я лежала вместе с ней в плате 5. Еще с нами были Моника Фабри (Италия), Лала ( Баку?), Ира Горшенина ( Горький), Яна Ясточкина (Владивосток), Агнешка из Польши ( не одновременно). Еще помню Сану из Иордании (люкс), Луку ( Италия?), Сильвию (Болгария)... Надо еще подумать...
Косточкина Наталья.

Ответ для keetik:
Здравствуйте! Мне посоветовали Александра Александровича, как хорошего доктора. Прочитала его биографию и подумала, что мне нужно попасть к нему на прием, но попаду в Курган только в сентябре, а до этого времени мне необходимо узнать стоимость операции, лечения и нахождения в клинике Илизарова, т.к. я не имею гражданство РФ. Прочитав информацию на сайте, для иностранных граждан, как я понимаю с клиники могут выслать приглашение, через посольство для моего дальнейшего легального нахождения на территории РФ, на период лечения. Очень при очень прошу вас помочь мне связаться с врачом Чертищев Александром Александровичем, для обсуждения с ним всех деталей лечения. Могу выслать на его почту, если ее электронный адрес пришлете мне, снимки, фото и заключение обследования в другой клинике 5 лет назад. Очень буду рада любой информации. Заранее благодарю!

Всем привет! Я не надеюсь, конечно, что кто-то прочтет, раз форум совсем затих столько лет уже как. Я лежала много раз с 1992 по 2015 год. Так интересно было читать вас, хоть многие были с 1970 по 1990, но мед.персонал и истории некоторые мне знакомы. Учителя те же ещё учили меня. Могу сообщить, что Коркин Анатолий Яковлевич до сих пор работает и продолжает лечить людей, не смотря на оптимизации и ухщрения наших чиновников из Минздрава. Работает сейчас и Мальцев. Но уже а диссертационном совете, занимается наукой. Тропин и его жена тоже работают. Работает и Татьяна Георгиевна))). Но она уже не таких нравов. На себе никаких тяжелых методов не ощутила). А в детстве у нас была Любовь Александровна. Кстати, фамилию, может, кто-то помнит? Она не так давно ушла с работы. После распада отделения, где руководил Анатолий Яковлевич, она работала с ахондроплазией. Работает и Сергей Османович. Он снова заведует отделением. Мария Иванова медсестра, которую тут вспоминают, перешла в рентген кабинет. До 2015 точно работала.

Ответ для Аграмакова:
Привет, я в эти годы тоже лечилась, тебя помню, я была в 7 палате, врач тоже Коркин, меня зовут Эля

Ответ для Аграмакова:
Я помню ее

Ответ для викуся:
А я лежала в это же время, в 7 палате

Ответ для Аграмакова:

Ответ для protrusio:
Кажется в центре Баранов и за ним Сергей