Алёшенька, какие обиды, боже мой, перечитайте начало, я и не хотел и не смогу. Передаю вам флаг в руки. Удачи.
Алексей20 окт. 2003 18:35
...
Ок, и какого вы здесь все это время воду мутите? Боитесь быть не у дел?
Вячеслав20 окт. 2003 21:38
...
Вопрос не ко мне, к Валерычу. Смелее, смелее, у вас же флаг в руках, ведь, для чего-то вы вошли сюда, или также, как я в начале.
Валерыч24 окт. 2003 08:19
Не-а
Не-а, Вячеславав, я флагами не балуюсь. У меня в руках только авторучка Народ, буде Вам дуэли устраивать! Может, поработаем лучше. Как Вам такое вот произведение? Что Вы можете о нем сказать?
ПРИШЕЛЬЦЫ
Однажды ночью заскулил Пес. Вообще-то животное всегда было спокойным. Но сегодня, явно, что-то не то. Включив свет, я увидела Пса, сидящего возле необычного предмета. Предмет как-то странно и жалобно то ли свистел, то ли шипел, будто испуганный зверек, затерявшийся в джунглях. Казалось, что где-то эту голубую пирамидку уже видела. Я бросилась к дедовым листам. Ага, вот он! Что здесь? - “Ваш ребенок жив, здоров и отлично себя чувствует, - со всей силой убеждения сказал доктор Уолкот. - Вот он лежит на столе. Но он не похож на человека, потому что родился в другое измерение. Наши глаза, привыкшие воспринимать все в трех измерениях, отказываются видеть в нем ребенка. Но все равно он ребенок. Несмотря на такое странное обличье, на пирамидальную форму и щупальца, это и есть ваш ребенок... о... сжа... г..б..
Я с ужасом наблюдала, как постепенно таяли строчки дедова листа.
“Ну вот, началось, - подумала я, - теперь мой дом наполнится всеми, чье досье пытался сохранить дед, а на бумаге ничего не останется”.
Следующей ночью все повторилось...
Постепенно я привыкала к тому, что в моем доме поселился некто Дон Кихот, вообразивший себя странствующим рыцарем. Бедный мученик! Сколько в нем благородства стремлений и как он бессилен перед их осуществлением.
Под ногами у меня постоянно путался крошка Циннобер. Всякий раз я всматривалась в его три огнистых сверкающих волоска на темени. Я уже знала, что всякое прикосновение к этим волоскам, да и вообще к голове, для него болезненно, даже губительно, и что непременно нужно вырвать эти волоски единым махом и тотчас же сжечь, а не то они еще смогут оказывать свое вредоносное действие. За все, в чем природа-мачеха отказала малышу, он был вознагражден странным таинственным даром, в силу которого все замечательное, что в его присутствии кто-либо другой помыслит, скажет или сделает, будет приписано ему, да и он в обществе красивых, рассудительных и умных людей будет признан красивым, рассудительным и умным.
Студент Ансельм, горемыка и неудачник в действительной жизни, вознагражденный за все свои мытарства в волшебном царстве, не переставал мечтать о своей возлюбленной Серпентине.
У камина, задумавшись, стояла маленькая голубая пирамидка - ребенок, рожденный в другом измерении.
В темном углу стонал космонавт Сейл. Из еле слышных обрывков речи было ясно, что его тело раздирали два разума - Иорр и Тилле. Это они были теми двумя сильными, стоявшими во главе двух народов, двух наций. В ходе великой войны, длившейся пять тысяч лет, они утратили свою физическую оболочку. Вот и воюют за тело Сейла. И победитель овладеет останками этого безумца - трясущимся, хохочущим диким телом - и пошлет его скитаться по лицу планеты на десять-двадцать лет.
Обезумевшая Офелия белым облаком парила над засыпающей под желтыми листьями землей в саду. Смуглые и золотоглазые марсиане бродили в поисках утраченного. Большеглазая Русалочка печально пела о море, о своих сестрах, о любимом принце.
Первое время я боялась появляющихся тут и там незнакомых мне людей, неземных существ. Мне казалось, что это последствия моего больного воображения. Но постепенно я понимала, что все это - сошедшее с пожелтевших страниц, многое было лишь плодом фантазии того, кто наделен редким даром сочинительства.
Чтение дедовых воспоминаний постепенно приводило меня к мысли о том, что мир художественного произведения не есть копия реального мира, он по-своему соотносится с этим миром, и в то же время имеет собственные, самостоятельные, “художественные” законы развития. Я узнавала и не узнавала в дедовых героях своих друзей и врагов; я приходила к выводу, что литературный герой - художественный образ, лишь одно из обозначений целостного существования человека в искусстве слова, что этот образ всегда окрашен отношением к нему автора, даже когда автор хочет остаться в тени. Мне становилось ясным то, что писатели стремились рассказать не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться, следовательно, о возможном. Все они любили и ненавидели своих героев, ибо в каждом герое было ровно столько хорошего, что так ценил его создатель в себе, и столько плохого, что так не любил. Становилось ясным, что образ может создаваться через непосредственное описание, а также и “косвенным” по отношению к повествованию способом - через изложение взглядов героя произведения, авторские эпитеты, описания, пояснения и др.
ПРИШЕЛЬЦЫ
Однажды ночью заскулил Пес. Вообще-то животное всегда было спокойным. Но сегодня, явно, что-то не то. Включив свет, я увидела Пса, сидящего возле необычного предмета. Предмет как-то странно и жалобно то ли свистел, то ли шипел, будто испуганный зверек, затерявшийся в джунглях. Казалось, что где-то эту голубую пирамидку уже видела. Я бросилась к дедовым листам. Ага, вот он! Что здесь? - “Ваш ребенок жив, здоров и отлично себя чувствует, - со всей силой убеждения сказал доктор Уолкот. - Вот он лежит на столе. Но он не похож на человека, потому что родился в другое измерение. Наши глаза, привыкшие воспринимать все в трех измерениях, отказываются видеть в нем ребенка. Но все равно он ребенок. Несмотря на такое странное обличье, на пирамидальную форму и щупальца, это и есть ваш ребенок... о... сжа... г..б..
Я с ужасом наблюдала, как постепенно таяли строчки дедова листа.
“Ну вот, началось, - подумала я, - теперь мой дом наполнится всеми, чье досье пытался сохранить дед, а на бумаге ничего не останется”.
Следующей ночью все повторилось...
Постепенно я привыкала к тому, что в моем доме поселился некто Дон Кихот, вообразивший себя странствующим рыцарем. Бедный мученик! Сколько в нем благородства стремлений и как он бессилен перед их осуществлением.
Под ногами у меня постоянно путался крошка Циннобер. Всякий раз я всматривалась в его три огнистых сверкающих волоска на темени. Я уже знала, что всякое прикосновение к этим волоскам, да и вообще к голове, для него болезненно, даже губительно, и что непременно нужно вырвать эти волоски единым махом и тотчас же сжечь, а не то они еще смогут оказывать свое вредоносное действие. За все, в чем природа-мачеха отказала малышу, он был вознагражден странным таинственным даром, в силу которого все замечательное, что в его присутствии кто-либо другой помыслит, скажет или сделает, будет приписано ему, да и он в обществе красивых, рассудительных и умных людей будет признан красивым, рассудительным и умным.
Студент Ансельм, горемыка и неудачник в действительной жизни, вознагражденный за все свои мытарства в волшебном царстве, не переставал мечтать о своей возлюбленной Серпентине.
У камина, задумавшись, стояла маленькая голубая пирамидка - ребенок, рожденный в другом измерении.
В темном углу стонал космонавт Сейл. Из еле слышных обрывков речи было ясно, что его тело раздирали два разума - Иорр и Тилле. Это они были теми двумя сильными, стоявшими во главе двух народов, двух наций. В ходе великой войны, длившейся пять тысяч лет, они утратили свою физическую оболочку. Вот и воюют за тело Сейла. И победитель овладеет останками этого безумца - трясущимся, хохочущим диким телом - и пошлет его скитаться по лицу планеты на десять-двадцать лет.
Обезумевшая Офелия белым облаком парила над засыпающей под желтыми листьями землей в саду. Смуглые и золотоглазые марсиане бродили в поисках утраченного. Большеглазая Русалочка печально пела о море, о своих сестрах, о любимом принце.
Первое время я боялась появляющихся тут и там незнакомых мне людей, неземных существ. Мне казалось, что это последствия моего больного воображения. Но постепенно я понимала, что все это - сошедшее с пожелтевших страниц, многое было лишь плодом фантазии того, кто наделен редким даром сочинительства.
Чтение дедовых воспоминаний постепенно приводило меня к мысли о том, что мир художественного произведения не есть копия реального мира, он по-своему соотносится с этим миром, и в то же время имеет собственные, самостоятельные, “художественные” законы развития. Я узнавала и не узнавала в дедовых героях своих друзей и врагов; я приходила к выводу, что литературный герой - художественный образ, лишь одно из обозначений целостного существования человека в искусстве слова, что этот образ всегда окрашен отношением к нему автора, даже когда автор хочет остаться в тени. Мне становилось ясным то, что писатели стремились рассказать не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться, следовательно, о возможном. Все они любили и ненавидели своих героев, ибо в каждом герое было ровно столько хорошего, что так ценил его создатель в себе, и столько плохого, что так не любил. Становилось ясным, что образ может создаваться через непосредственное описание, а также и “косвенным” по отношению к повествованию способом - через изложение взглядов героя произведения, авторские эпитеты, описания, пояснения и др.