/ Форум / Архив / Творчество

И.Б. С любовью и уважением.
Продолжение 2.
Мужчина бросил на меня злой взгляд - столько времени потратил и всё в пустую и сказал,уже не глядя на меня - "Телефона не даю, а вот надумаешь, я всегда до обеда здесь.
Но не тяни."

Звук вызова.
Я с трудом вырываюсь из плена прошлого, пытаюсь сосредоточить взгляд на а экране монитора.
Моё время не истекло или я был в своих воспоминаниях всего то только одно коротенькое мгновение.
- А ведь я так и не поговорил с отцом даже в своих воспоминаниях, так похожих на цетной сон.
Опять вызов.
Искра пишет -  Воля, я так понимаю, что тебе просто больше нечего мне сказать.
- Не то что нечего, а то что я просто не знаю что.
- На тебя не похоже, хотя... я может быть раньше смогла бы тебя понять.
- Нет, ничего подобного, ты...
- Воля, пойми, не нужно ничего обьяснять я прекрасно понимаю, что никому не хочется брать на себя проблемы.
- Какие проблемы?
- Да сыта я интернетовским общением. Многим кажется, что если я на коляске, то меня можно осчастливить парой проходяших, ничего не дающих ни дуще ни сердцу фраз, бред это, я очень неплохо интегрирована в эту жизнь, у меня есть хорошие, верные друзья, есть родные и близкие, которые меня ценят и любят и что самое интересное, ничья помощь мне не нужна. Разве что в исключительных случаях, поэтому, если тебя смущает моя коляска, то давай расстанемся, пока расставание не причинит ни тебе ни мне боль.
Нет, я буду наверное всспоминать тебя первое время.
- А потом?
- А потом... Жизнь не стоит на месте, будут новые дни, новые встречи и может быть, когда нибудь кто то займет место в моей душе.
Я сижу прикрыв глаза на общарпанном компьютерном стуле положив голову на скрещенные руки.
Мне плохо, может от месяцев беспробудного пьянства, может от того, что я всё отчетливее понимаю, что я не должен лезть в жизнь этого человека, резкого, чистого и искреннего.
Моё время истекло, как это не горько, но с этим нужно наконец смириться, перестать натужно играть роль, которая мне вовсе не идет. Нужно наконец перестать надеяться самому и перестать дарить надежду другим. Нужно наконец уйти из мира, который пренадлежит не мне, из мира, в котором ещё всё в порядке, в котором я ещё могу улыбаться и водить машину, в котором светит солнце и люди смотрят завороженно на каждый мяч залетевший в корзину футбольных ворот.
Интернет был мой единственный путь в огромный мир, единственная возможность уйти из тесной темной комнатушки, от разношерстной мебели, которую мои друзья нашли на бесплатных складах, уйти от унизительной работы, которая никому ничего в конце концов не приносит кроме ничтожных грошЕй, которых хватало разве что, на пару бутылок отвратительного пойла и билета на трамвай, который может отвезти меня на бесплатную суповую кухню.
В голове у меня, как в детской игрушке складываются и пропадают цветные картинки - вот проплыл Дикуль, вцепившийся побелевшими от напряжения пальцами в металлическую раму, сваренную из грубо обработанного проката.
За ним проплыла женщина с заплаканными глазами. Она сидит на гимнастических матах и день за днем по нескольку часов пытается вернуть к жизни свои бездвижные ноги.
Вот летит Чумак. Он держит в руке эмалированное ведро с водой и щирокими жестами освящает толпу людей стоящих с широко открытыми ртами и протянутыми ладонями.
А вот Кашпировский - он что то шепчет и люди собравшиеся вокруг него кругом, как по команде бросают костыли, выпрыгивают из колясок, срывают с тел повязки и оглущительно галдят.
- Тут был шрам шириной с ладонь, теперь он исчез.
А я могу прыгать через лужи ура ура.
А а после пожара не могла выйти на улицу, а теперь вот какой белый, гладкий и красивый.
Потом, когда чародей тускнеет, исчезает, оставив после себя ослепительно яркую точку, толпа рассыпается. Люди  подбирают костыли, пробуют правдоподобно хромать и поджимать ноги, кто то резво догоняет отехавшие коляски и с облегчением усадивается в них. Всё повторяется заново.
Где то, чуть дальше, почти на пределе восприятия происходит что то совсем мрачное, кто то пытается поднять мертвых из могил.
Тру уши, прогоняя секундный дневной сон, как и все мои сны последнего времени больше похожий на кошмар, но самое страшное в таких мих кошмарах это то, что они остаются со мной, не забываются, не тускнеют от резкого дневного света.

- "Идиот" - думаю я.  Мне стыдно за то, что я хотел сказать Искре типичные слова, которые полагается приносить словно мандарины к захворавшим коллегам на работе.
- А что врачи говорят?
- А есть надежда на то, что ты встанешь на ноги?
- А есть такой человек, который встал сам и может поднять других, я найду его координаты.
Мне стыдно, я не должен. Не имею права говорить всё это, если не хочу потерять этого дивного человека, который словно цветная бабочка махоон впорхнула в мой застывший,  захламленный мир.
- Искра - Пишу я судорожно. Меня не смущает твоя коляска, меня смущают твои глаза.
Я смотрю в них и мне кажется, что ты не на снимке, а сидишь напротив меня и вот вот протяшешь мне теплую, мягкую руку.
Мне кажется, что я был всегда рядом с тобой и только на несколько минут отлучался, что бы купить несколько стаканчиков моего любимого пломбира.
Прости мне мои мысли, пожалуйста.-  Тяну я совершенно по детски слова мысли так, словно Искра может на таком расстоянии услышать мои интонации.
Но она слышит, на экране появляется улыбающися смайлик.
А с ней будет непросто“ - вдруг думаю я.
„А самому с собой тебе проще? „- отвечает мне ехидный голосок.
Да, я иногда разговориваю сам с собой, пусть многие считают это признаком сумасшествия, пусть я никогда никому не признаюсь, что такие разговоры мне и самому порой неприятны, но я порой не могу избавиться от этого тоненького, едва слышного голоска, который звучит вомне когда мне особенно плохо.
Нет мне с собой совсем просто
Налил и выпил, поклеил обои и на милостныню купил шмурдяка, что бы на время ничего не видеть, ничего не слышать и никому ничего не говорить.
Кому и что мне говорить? Соседям, которых за два года проживания в квартике которая словно служила иллюстрацией к роману Достоевского я так и не знаю даже в лицо?
Социальному работнику, который смотрит себе в стол, делает всё от него зависящее, что бы только не увидеть во мне просто человека?
„У тебя есть мать, друзья, семья которую ты покинул“ - Продолжает ехидный голосок.
Они все не хотят со мной иметь ничего общего. Мать видит во мне только непутевого сына который не оправдал её и отцовских надежд, она встречает и провожает меня одной только фразой „Сынок найди себе работу и будь наконец человеком , когда я изредка прихожу к ней стрельнуть пятеру на лечение.
Сын... он и сам даст мне денег, лишь бы только не видеть мою испитую, покорябанную физиономию у себя на пороге.
Они тебя любят и видят в тебе прежнего Волю, всадника, рыцаря без страха и упрека.
Хорош рыцарь, не способный сладить даже сам с собой.
Зато этот рацарь оказался вполне способным закрыться в своем панцире из гордыни, разочарования и лени. Он просто предал себя самого и тех людей с которым он когда то давно отправился в путь, которые безоговорочно верили и ему самому и силе его оружия.
Не надо совесть, это же ты говоришь сейчас со мной?
Если с тобой некому говорить, то говорить буду я! И от меня тебе не скрыться ни в каком панцире!
Но со мной разговаривает Искра!
Которую ты только что предал точно так же как и остальных.
Я не предавал, как ты смеешь так говорить!!!
Не ври себе и мне, ты уже подгатавливаешь себе почву для оправдания своих действий.
„С ней будет нелегко“ Передразнила она меня.
Ты же и сам себе отдаешь отчет, что с каждым человеком тебе нелегко, с одним потому, что он не соображает в математике и требует многих часов для того, что бы усвоить, как решаются квадратные уравнения, с другим нелегко потому, что ему нужно, что бы ты плюнув на своё рыцарское достоинство мыл посуду и унитаз, привозил на совем Россинанте продукты из магазина и таскал на этаж ящики с водой и пивом.
Нет с Искрой будет нелегко потому, что с ней не проедешь на велосипеде, не пойдешь собирать грибы в предгорьях Гарца, с ней не потанцуешь на дискотеках.
Тяжесть доспехов...
Что -“Тяжесть доспехов“
Тебе показалась она слишком тяжела, а помнишь свою телячью радость, когда люди с седыми головами одевали ни тебя доспехи, когда давали тебе в руки рыцарский меч?
Бутылка и мастерок оказались легче.
Но теперь тебе легко жить обездоленным?
Прогулки в Харце, хмыкнула Совесть, а где твой велосипед? Ты его давно уже продал, когда твоим друзьям не хватило на продолжение веселья.
А когда ты впоследний раз собирал грибы в предгорьях Харца?
Двенадцать лет тому назад.
Ха ха ха смеется Совесть. Уйди отсюда. Вон!!!
Искра не для тебя, ей нужен рыцарь.
Не лубочный, на белом коне с кучей нестращных драконьих голов в руке, а настоящий,
Способный защитить и утешить, надежный, любящий, верный.
Такой, которому не стыдно будет при множестве людей бросить свой платочек.
Совесть, мне уже никогда таким не стать!
Тогда умри! Но умри в бою, а не под забором. Умри от удара меча или копья, от стрелы или пули унеся с собой в сумеречный мир саоих врагов.
Умри или будь человеком, мужчиной рыцарем!
„Хотите продлить время“ Это турок- владелец кафушки, ему наверное надоело смотреть, как я сижу у погасшего монитора с отсутствующим лицом.
„Пока Искра“- печатаю я непослушными пальцами, „Думай обо мне. Я скоро вернусь.“
Какой идиот придумал такие пороги? Но неудобно то как. Не попросишь же хозяина кафушки помогите мне перекинуть ноги через порог. Вот смеху то будет.
Ну что ему от меня ещё нужно? Вот потянет посильнее и оторвет прямо с мясом воротник рубашки, он и так ели держится.
Ах да, я же не заплатил ему за тот миг свободы, который я провел с моей милой Искрой.
На же потомок османских воинов кошелек и бери себе солько сколько тебе нужно, только отпусти из этой комнаты, пахнущей озоном и холодным табачным дымом.
Боишся, янычар?
Нет же ты вовсе не янычар, янычары были выходцами из славянских племен, многим из который вовсе не плохо жилось под распростертой дланью могучего и справедливого султана.
Не бойся же, бери свою мзду, я просто не могу удержать кошелек в сосисочных пальцах, не вижу есть ли в нем деньги.
Ах, я могу идти?
Тебе плохо? Вдруг говорит мне хозяин на почти чистом русском языке.
Нет же, мне как раз очень хорошо. Мне только что улыбалась самая прекрасная девушка в мире. А тебе разве улыбнется вот такая красавица, которая ждет меня на берегу моря?
Вот, смотри!!!
Я верчу головой не понимая куда нужно смотреть, верчу до тех пор, пока хозяин не берет меня за щеки и не направляет мой взгляд на стену за деревянным прилавком.
На ней фотография русской женщины.
Синее синее небо без единого облачка, видно как ветер играет её днинным платьем, прижимая его к стройным ногам.
Простая фотография, краски выцвели, но само настроение ожидания время не смогло обесцветить, притупить.
Вот из этого полета я так и не вернулся Говорит хозяин внезапно севшим голосом .
Ты – летчик?
Да. Саддам посылал меня в Россию учиться на военного летчика. Там я познакомился с Наташей, женился, потом мы с Наташей и крохоотной дочуркой уехали назад, в Ирак.
Прости, но ты не похож на араба.
И тем более на летчика? Смеется хозяин показывая белые как сахар зубы
Да ты сядь, попей кофе!
Мне нечем тебе заплатить, поэтому поговорить могу, а за кофе спасибо.
Дурак ты дурак, у нас, у курдов такое счиьается оскорблением, но ты же и народа такого наверное не знаешь?
Слышал, что вас газами травили, как крыс.
Крысы огрызвлись, но я об этом узанал уже потом, когда всё было уже кончено.
Мы же тогда с семьей жили на аэродроме. С самого начала я летал в Иран, жег их танки, поддерживал с воздуха своих же курдов.
Потом Кувейт.
А потом...
Что потом?
А потом, меня сбили, но я ушел.
Поверь мне, амис смелые и сильные только в кино, а вот из кабины штурмовика они выглядят совсем по другому. Если за каждого из них Аллах прощает один грех, то я могу спогойно грешить до конца свой жизни.
Спасибо тебе
За кофе, которое ты не пил?
Нет, за Наташу, которую ты не бросил.
Сколько я провел в этом кафе? Вечность?
За стекляной дверью синие сумерки разрезаемые слепящими огнями мчащихся машин.
Саша наверняка выгонит меня с работы, но это не так страшно, как то, что мне теперь придется добираться домой неизвестно на чем.
На С бан, по русски трамвай денег у меня конечно же нет, а идти пешком...
В своем теперяшнем состоянии приду наверное только к утру.
Вовсе не плохая идея, нужно только спуститься вниз к темноте и сырости канала, который идет через весь город и идти вдоль него. А если идти станет совсем уже невмоготу, то сяду на лавочку, которые заботливые аборигены расставили через каждые пятьдесят метров и пслушаю шорох волн в канале и пойду дальше.
Хотя... хотя какие там волны, в канале волн нет и вода совсем не пахнет ёдом и водорослями.
Вот только проклятый порог. Сначала открыть стекляную дверь, потом ухватиться за дверную притолку покрепче, перенести одну ногу через порог,перенести тяжесть тела
Потом переместить вторую ногу и закрыть дверь. Просто то как, неужели теперь мне придется давать себе команды, как той сороконожке из анекдота.
Но та по моему в конце концов запуталась в своих конечностях.
Ну давай летун пять, побрел я. А бабки я занесу тебе затра, я тут работаю рядышком.
Но почему мне так легко?
К лучшему, открываю дверь, отталкиваюсь ногами, лечу.
Передо мной туннель, озаряемый почему то синими вспышками.
Вот бред то какой, мне говорили, что свет должен быть впереди.
Яркий, зовущий, спокойный свет, а не тревожные вспышки окружающие меня со всех сторон.
Когда Вы родились?
Опять бред, там куда я попал, должны знать обо мене всё и когда я родился, и когда попал в этот тунель, наверное последний туннель, куда мне суждено попасть.
Ваннзин шепчу я немеюшими губами. Лек мих ам арш!
Где ты живешь?
Куда тебя отвезти?
Сколько ты выпил сегодня?
А я то думал, что хоть это место вне пространства и времени будет отличаться от присутсвенных коридоров социал и прочих милосердных амтов, что хоть тут можно обрести хоть и не свет, но покой.
Гюнтер, куда этого бича везти?
Не в больницу же?
Тут полиция рядом, давай его туда забросим, а утречком он вспомнит где он живет, кто он, а не вспомнит, так ему наверняка помогут.
А может он языка не понимает?
Заткнись Мани!
Чьи то руки неимоверно гладкие и пахнущие латексом ласково дотрагиваются до моих век, светят в глаза тоненьким щекотым лучиком фонарика.
Они что то делают с моими руками, ногами прикасаются к груди и почему то им я верю и подчиняюсь.
Стой Мани!
Прямо на перекрестке!
„Выезжай на тротуар и остановись!“- Голос надо мной вдруг тяжелеет, наливается металлом.
Вызывай врача на себя.
Может в полицию?
Им мы таким клиентом услуги вовсе не сделаем.
Стой говорю, мы его теряем.
Жалко то как шепчу я, а может и не шепчу, а думаю вслух.
В этом туннеле нет силы тяжести, нет боли и нет времени. Здесь нет долгов, супа из всего, что магазинам не удалось продать сегодня, нет обязательной молитвы перед тем, как первая обжигающая ложка попадет в пересохший рот.
Зато здесь есть чуство полета, такое отетливое и острое как в детстких снах.
„Жалко то как“- повторяю я – „Шаде“
Гюнтер, что он там бормочет, может вспомнил где лежит его больничная карточка ?
Мани, ты заткнешся сегодня? Я ему вколол обезбаливающего, может такая реакция? А может снится ему, что он в райских кущах, а мы ангелы, которые пришли по его душу.
„А что собственно жалко? „ Подумал я. Мне же так давно уже хотелось перестартовать эту, ставшую обрыдлой игру. Запустить заново, может только на другом уровне.
Может жалко то, что запустить игру заново можно только закончив старую, в которой у меня ничего уже не осталось, ни здоровья ни жизни, ни оружия, ни выбора пути.
Стоит ли жалеть то, чего уже нет?
Откуда такая тревога?
Да, игру нужно сохранить в памяти, а с этим у меня проблема. С собой у меня нет ничего, ни документов, ни мобилы, ни даже кошелька, который я помоему оставил в компьютерном зале на стойке.
Получится точно так, как получилось с Мойше, который побежал одним прекрасным утром, как и бегал каждый Божий день на прогулку и умер на ходу от разрыва аневризмы аорты. Его смерь была легкой, но вот нам...
Неделю я звонил ему по весем телефонам, и домой и в Россию, где жила его жена с сыновьями. Звонил в синогогу куда он ходил кажлую Субботу, по несколько раз в день стучал ему в двери, но...
Может первые пару дней я даже посмеивался над таким приключением, Мойше, аскет и сухарь, профессор Питерского университета вдруг сошел с катушек и ушел в запой.
Но пил он очень немного, в основном дорогое виски предпочитая Джека Дэниелса всем остальным прочим сортам.
Женщины? Но перед его дверью стояла полочка с обувью на которой не хватало только пары старых кроссовок, которые он купил на блошином рынке.
Не знаю, что было бы дальше если бы я не увидел его портрет в подземке и не прочел обьявление о поиске родных и близских неизвестного мужчины средних лет, которого нашли в парке Айленриде возле беговой дорожки.
Это было страшно.
Его мертвое, но какое то укоризненное лицо было в этот день везде и на огромных экранах подземки, где обычно показывают рекламу и отрывки из футбольных матчей, оно было на разворотах газет, оно смотрело на меня с экрана телевизора когда шли новости из нашего региона.
„Подожди немного Мойше я сейчас“ – шептал я в припрыжку скатываясь с эскалатора.
Подожди - шептал я, сидя на хлипком ширпотребовском стульчике в полицейском участке.
„Кто он?“ Без обидняков спросил пожилой полицейский с набухшими мешками под усталыми красными глазами.
Михаил Исаакович Горинштейн - отбарабанил я. Особых примет нет, на правой руке часы „Командирские“ Одет был в потрепанный спорт. костюм китайского производства, в паленые кросовки фирмы „Найк“ Проживал по адресу ....
Хватит, хватит, Сказал полицейский, двумя пальцами тыкая в желтую клавиатуру старинного компьютера.
Мойше похоронили на еврейском кладбище, бородатые люди в экзотических одеяниях пробормотали странно знакомо звучащие слова на древнем, может самом древнем из живых языков, растерянная, пестрая толпа незнакомых, полузнакомых, совсем незнакомых людей разошлась и это последнее еврейское кладбище закрылось, приняв своего последнего обитателя.
Нет, меня тревожило даже не это, имя это просто условность. Своего рода опознавательный знак, символ рода, племени, принадлежности к стране, к языку,
Там, куда ведет туннель имен нет, я в этом просто уверен, там есть что то другое, может быть то, что и на нашей грешной земле позволяет безошибочно узнать своего человека в любой толпе, даже на расстоянии, как и случилось у нас с Искрой.
А я смогу узнать её там, в конце туннеля?
Трогательную, светящуюся счастьем девочку, которую я оставил на берегу моря.
„хочу вернуться“ прошептал я
Туннель вокруг меня стал рассыпаться на фрагменты, стал тускнеть.
Погасли синие тревожные огни, исчезло чуство полета, я словно завис в остановившейся кабине канатной дороги между небом и землей.
Земля отвергла, а Небо не принято вдруг вспомнились мне чьи то слова.
Нет откликнулся тихий глос, Небо посчитало, что тебе ещё рано уходить, ты не готов принять вечность, да и пока есть на земле хоть один человек, который тебя любит и ждет тебя не отвергнут.
Может быть чуствительность снова стала возвращаться ко мне, но я почуствовал , что то теплое и мокрое на щеках, попытался поднять руку, что бы вытереть предательскую влагу, но не смог.
Эй ты, не дергайся, мы снимаем твою кардиограмму.
Но я жив?
Нет, ты стоишь у дверей рая и апостол Павел как раз смотрит на тебя и думает, пускать тебя на постой, или лучше погодить.
Совесть, не играй со мной. Интернет штука опасная, обманчивая и безжалостная, он выпивает время жизни не давая ничего в замен. Искра, которая вдруг поселилась во мне, свернулась в самом недоступном для других, посторонних людей уголке души
Теплым уютным клубочком, может оказаться и девушкой и дедушкой, может оказать ся тем самым пауком, который живет выпивая не кровь жертвы, а её эмоции.
Совесть, ты просто не можешь представить сколько людей живут с осенью в душе, нет не живут, паразитируют на любви, нежности, страдания других, посторонних и незнакомых. Посмотри сама, как они толпами собираются у раздеоительной планки автобана, что бы посмотреть, как пожарные смывают кровь и копоть у разбитых в аварии машин, как бегут в телевизору в котором ровно в восемнадцать часов начнется любовь с гарантированной свадьбой, хепи эндом и пухлым младенцем в кружевных пеленочках. Лепота то какая, совесть.
Стоит только отойти от разжелительной планки автобана, захлопнуть за собой тяжелую дверь мощного лимузина, включить радио и кровь исчезает, мир опять приходит в полный порядок. Стоит только выключить телевизор поле бравурных аккордов лфинала, как к пухному млаженцу не нужно подходить по ночам. Что бы поменять полный подгузник, не нужно болеть его болезнями и проходить вместе с ним ступень за ступенью всю крутую лестницу человеческого развития и созревания.
Пойми совесть, этот паучизм - это высшая, терминальная степень эгоизма, когда человек сначала не может, а потом уже не может чуствовать сам, без посторонней. Ни к чему не обязывающей помощи.
А как ты думаешь, Воля Онезорг, что чуствует сейчас Искра?
Не знаю.
Ну ты же только что говорил о пауках, вот ты получил свою долю эмоций и исчез
Спрятавшись в туннеле.
Тебе стало жалко себя, какой ты бедный, несчастный, как тебя никто не любит.
А что ты сделал для этой любви?
Но что бы сделать мне нужно вернуться.
Так возвращайся, найди свою любовь, свою надежду, своё счастье и на этот раз постарайся всё приобретенное не растерять, не отдать на растерзание паукам и вампирам.
Свет, шипящий, выедаюший глаза.
Многоголосый шум голосов.
Звон стекла и металла.
Вот доктор, принимайте!
Что тут принимать, карточка у него есть?
Нет, кто он не говорит, произносит несвязанные фразы, кто он не знает.
Предполагем инфаркт миокарда.
Без карточки не приму.
Тихий скрип резиновых колес.
Спокойный, глубокий женский голос.
Одновременно незнакомый и родной, теплый, словно теплый летний дождь полившийся над спекщейся землей.
Доктор! Вы так же как и я принимали в свое время присягу.
Вы врач?
Да, я медик!
Тогда должны понять, что без карточки я не могу ничего сделать, это же правило для всех!
Он живет в Германии, вы прекрасно знаете, что ещё со времен Кайзера Вильгельма мед. Стразование стало обязательным для всех.
Начинайте лечение, а за карточкой я схожу.
Смущеное молчание.
Не нужно никуда ходить, сестра рентген, а потом мы посмотрим что с ним случилось.
Ты можешь кричать...
Где я?
Вокруг меня темнота, но я не вижу а слышу, просто чуствую присутствие вокруг меня множества людей.Их можно слышать, как они что то невнятно бормочут, храпят, молятся или пускают газы. Где то хлопают автоматические двери, шаркают разношенные тапочки
Звенят пустые бутылки в ящике. Что то мерно клацает и шипит.
Нет, так дело не пойдет, нужно закрыть глаза и постараться спокойно дышать.
По себе знаю что нескольких минут порой хватает, что бы ко мне пришел спасительный сон.
Но стоит только сомкнуть веки, как мир вокруг меня начинает качаться как утлая лодочка на пруде. Он начинает вращаться, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, затягивая меня в самую воронку хурикейна. Тогда я снова открываю глаза и начинаю пялиться в темноту, пытаясь удержаться на поверхности тихой воды.
Херр Онезорг, может Вам таблетку? Вам просто необходимо отдохнуть.
Жензина лет восьмидесяти в странном накрахмаленном головном уборе.
Наверное монашка из подшефного монастыря .
Нет!!! Нет, нет пожалуйста не нужно, мне хорошо, просто спать не хочется.
Понимаю, качает она головой и уходит, растворяется в темноте.
Хватаюсь обеими руками за края кровати, что бы ужержать мой утлый приют в равновесии.
„Хотя бы до утра“ - шепчу я. Хотя бы до утра суметь удержаться на краю тьмы, хотя бы до того момента, когда горизонт начнет сереть, а на работу придет дневная смена медиков.
Друдая это задача, от напряжения я начинаю потеть и холодный пот стекает со лба, оставляет щекотные дорожки на шее, прпитывает смешную рубашоночку, в которой я одет.
Эй, сестра! Что то этот парень опять шепчет.
Херр Онезорг...
К черту с вашим парацетамолом!!!
Да без карточки можно получить в этой богадельне только горсть волшебного препарата, ктоторый моэно без всякого риска использовать ото всех болезней и скорбей, правда и проку от него... Зато стоит пару копеек за кило.
Монашка скорбно кивает и опять исчезает в темноте, что бы появиться опять, когда я уже не буду в силах сопротивляться.
Касание.
Словно теплый ветерок шевеоит мне слипшиеся волосы, высушивает потный лоб, ласково обдувает руки.
Он касается ушей и создает словно теплый кокон вокруг меня.
Ну вот я и пришла к тебе.
Искра?
Да милый, узнал меня?
Да, хотя в палате так темно как у негра, упс... Как в старинном приемнике с кошачьим глазом.
Почему же в приемнике?
А вот посмотри, сколько огоньков вокруг нас, они сейчас стоят, а порой могут так забавно крутиться вокруг, могут мигать и переливаться.
Да мой хороший, не добрые это огоньки.
Ты так говоришь, потому что только что смотрела мой рентген?
Ты же сильный, поэтому скажу...
Не говори, я и так почти знаю.
Я принесла тебе подарок.
Мандарины и сок?
Но посетителей пускают только днем, в приемные часы.
Да, но я же живу в проводах, ты наверное забыл.
Я не вижу Искру, но чуствую, что она улабается той самой трогательной и беззащитной улыбкой, которую фотограф успел поймать в свои чуствительные линзы.
Нет Вроля, я пришла, что бы подарить тебе своё сердце.
Нет Искра, я не смогу жить с таким подарком.
Но тогда утро так и не наступит, на для тебя, ни для меня. Я дарю его не насовсем, а только до той поры, когда ты сможешь стать сильнее и отдать его мне.

Ответ для KandB:
Искра реанимирована, поздравляю. Продолжение последует?

Ответ для жанна:
Да! Работа продолжается и на днях появится новый текст.

Четыре часа утра.
Проклятое время, когда ночь уже близится к концу, а день ещё не наступил.
Подушка сбилась в твердые комки, одеяло давит на тело словно бетоная плита.
Можно попытаться закрыть глаза и, как давным- давно - в детстве, представить, что передо мной стоит стул, через спинку которого сейчас начнут сигать черные верткие бараны.
Обычно я проваливался в сон на пятом барашке, устав воевать со стулом, который упорно не желал представляться,
с баранами которые не желали прыгать по очереди, а норовили прыгнуть всем стадом.
Но сейчас я не стал даже пытаться.
Нажимаю, не включая света на квадратную кнопочку запуска компьютера, а пока он стартует иду в ванную, плескаю в мятое со сна лицо несколько пригорошней
обжигающе холодной воды и плюхаюсь как был на старый компьютерный стул.
Мне повезло.
Сосед наверное лег спать, забыв выключить рутер, во всяком случае в самом низу экрана светится синенькая точечка соединения с интернетом.
Нажимаю на значок эксплоера, жду пока загрузится мой любимый монстр и в поисковом окошечке, набираю Авиа билеты в страны СНГ.
Стоп, зачем, какой смысл тешить себя несбытычныи иллюзиями.
Я здесь, и та, далеко не маленькая глава моей жизни, осталась далеко позади.
Осталась в снах, где тревожно ревет маяк, предупреждая заблудившиеся в густом тумане корабли.
Осталась на горячем песке, по которому во всю прыть бежит маленький Воля, пытаясь первым добраться до пенной воды.
Но там нет больше ничего.
Я сам убедился в этом.
Вместо таинственного Куяльницкого лиамана, вода в котором до того тяжелая, что по слухам и утонуть в ней невозможно, раскинулся ландшафт,
очень напоминающий хроники военного времени.
Запущенные санатории с зияющими дырами окон, кучи гниющих водорослей на когда- то чистеньком песке - и тишина.
Тишина от которой начинает звенеть в ушах.
Вместо острого запаха только что снятых с углей митителей, продающихся на Аркадийской променаде, вонь выхлопных газов, тысячи теней, дергающихся в лазерных сполохах цветомузыки. "А теперь для нашего гостя из солнечной Грузии исполняется песня Аиша".
Не хочу больше туда.
Не хочу больше кататься на катере, построенном ещё до моего рождения, не хочу пить дешевую водку, запивая её Будвайзером Черноморского разлива.
Не хочу.
Искра, где ты живешь?
Смешно. Она только и ждет моего вопроса, особенно в пять часов утра.
Глупо. Мне уже не раз сказали, что в проводах.
Везде и нигде.
Может и не нужно знать сейчас, где живет человек.
К чему подробности.
Мы живем в интернете и набор цифр заменяет нам место проживания, возраст и может даже пол.
В интернете можно знакомиться и прощаться, можно признаваться в любви, можно на пару или на троих пить, петь и витийствовать.
Интернет милосерден, мы в нем все как в бане - наги и равны. Нет, скорее как в раю - мы бесплотны, у нас нет морщин и бородавок, у нас нет париков и лысин.
У нас нет костылей, колясок и протезов.
-Пугает ли тебя моя коляска?- Спросила меня Искра в самом начале нашего знакомства.
Глупенькая маленькая девочка. Как же может пугать то, чего нет, то, что невозможно взять в руки, поднять, понюхать, надпилить или укусить.
По определению, предмет недоступный ни одному из наших чуств не существует.
Значит и я не существую.
Смех.
-Искра...
-Чему ты удивяешся, я давно слежу за твоими рассуждениями)))
-Не спится. В последнее время я просыпаюсь от чуства тревоги.
-У меня всё хорошо. Ничего не происходит. Ко мне пытаются пробиться друзья, родственники, однокласники, соседи, но пробившись, напившись моего любимого зеленого чая, они уходят разочарованными. Мне не до них. Мне хочется только одного - спровадить очередного посетителя и бежать к постоянно работающему компьютеру.
Но там уже давно ничего нет.
Ящик полон писем. Чего там только нет.
Письма с предложением мгновенно разбогатеть.
Прямо тут же, не сходя с места.
Там есть письма внезапно нашедшейся подруги, которую я не видела уже сто лет.
Есть письмо от моего бывшего друга, кторый наверное готов простить всё, что я не совершала.
Там есть всё без исключения, но там нет тебя.
Где ты был всё это время?
-Искра, но ты же со мной попращалась..
-А ты был конечно же просто безмерно рад тому, что ситуация решилась вот таким, безболезненым образом.
-О чем ты?
-Не притворяйся. Хмурящийся смайлик.
-Интернет жестокая штука, Искра.
Стучу по клавишам пытаясь в нескольких словах передать боль, страх, недоумение.
В жизни, лицом к лицу мне бы это удалось наверное гораздо легче.
Но у меня нет ничего, нет мимики, нет выражения глаз, нет цветочка, купленного у бабушки, стоящей на углу.
-Нет, интернет тут не при чем.
-Просто я вчера вернулся из больницы, а там у меня не было возможностей хоть как- то дать о себе знать.
-Что с тобой было?
-Не знаю и сам. То ли инфаркт, то ли прединфарктное состояние.
-Но за неделю такие вещи не лечатся.
-Знаю, ты бы видела глаза доктора, который меня вчера выписывал)
-У тебя ЭКГ есть?
-Есть и ЭКГ, есть и рентгеновские снимки.
-Можешь выслать?
-Могу. У меня нет сканера дома, но когда рассветет и турки откроют свои заведения... Ты медик Искра?
Тишина, ровный шум вентилятора, охлаждающего перегревшийся от накала эмоций процессор.
-К сложалению, да.
-Почему к сожалению?
-Почтому, что слишком хорошо знаю, что происходит со мной и с другими.
-Разве так страшно видеть перспективу? По моему гораздо страшнее жить в своем, выдуманном мирке и до самой старости верить в своё бессмертие)
-Ты серьезно так думаешь, или пытаешся меня смягчить?)
-Я не ребенок, давно не ношу розовых очков и если бы тогда, в палате доктор сказал бы мне, что у меня осталось всего несколько часов до встречи с Хароном, я бы
решился обнять тебя и шепнуть, что был счастлив встретить тебя.
-Встретить меня?
-Да, мне почему- то казалось, что ты была со мной, ты спорила с этими всеми богами в белых халатах. Настаивала на своем лечении, чуть ли не хватала сонных и ленивых богов за шкирку и не таскала к моему почти холодному телу)
Мне снился сон...
А потом ты пришла ко мне в палату и отдала мне своё сердце.
-Воля, ты всегда такой?
-Какой?
-Мне становится неловко от твоей щенячьей радости.
Чуствую, как тяжелый, влажный жар поднимается откуда- то, из середины моего тела и затопляет шею, щеки, подавляет мысли.
Обрадовался, расслабился, забылся.
Тишина, в кторой слышно как кто то с грохотом закрывает капот машины, как бригада гастарбайтеров начинает запускать маленькие, но ужастно громкоголосые машинки, которые словно очень большой фен сдувают с мостовой пыль и мелкий мусор.
-Искра, я такой же как и всегда.
Нет, не правда. В жизни я замкнутый и осторожный, независтливый и нелюбопытный.
Может потому, что с детства рос в окружении людей, которым очень нравится проверить содержание чужой кастрюли или чужих карманов, которым доставляет просто невыразимое удовольствие залезть по уши в чужую душу и оставить там на память отпечатки своих ног.
-Воля, ты жил в общежитии?
-Нет, Искра, гораздо хуже, в коммунальной квартире)
Общежитие, как и казарма, как не крути этап временный, даже в наше время, когда нет ничего более постоянного, чем временное.
-Ты стоял в общей кухне и готовил на керогазе себе супчики?)))
-Нет, сначала их готовила мне бабушка, потом, мама, потом жена.
Я люблю и может даже умею готовить, но после нескольких безобразных сцен меня просто недопускали на кухню)
-Что ты там натворил?
-Один раз обложил соседку матом, причем такими выражениями, о которых даже и не подозревал.
Отлучился, прости, в уборную, а когда вернулся, увидел как старая лахудра уже открыла крышку и шерудит в кастрюле.
Второй раз, сцепился с соседом, который ни с того, ни с сего начал было перекраивать общую кухню на свой лад.
Кто то вызвал милицию и нам обоим надавали тумаков, правильно сделали, а то бы всё это закончилось бы скорее всего печально.
-Поэтому ты и решил уехать?
-И поэтому. Я ведь вовсе не знал, что меня ожидает на чужбине.
В молочные реки и кисельные берега я не верил.
В то, что за бугром живут исключительно кровопийцы и буржуины, не верил тем более.
Просто тут наступил своего рода эффект насыщения.
Чем больше нам всем вдалбливали в голову о ужасах забугорной жизни, тем меньше я в это верил.
А уехал я тогда, когда взорвался Чернобыль.
Может быть это была уже не капля, а целый кирпич, упавший на чашу весов.
Предствавь только себе, ясный безоблачный день: дети, взрослые, вышедшие на демонстрацию в предвкушении накрытых столов и тут вся таблица Менделеева, сыпящаяся с неба на головы, в бронхи, в кровь.
Дальше больше.
Солдатик в ватных штанах, который щипцами доставал кусок разрушенного ТВЭла
у самых врат преисподней, вертолет, сыпяший песок в жерло дышащее адским огнем ...
Что это было - мужество, верность долгу и присяге или преступление перед Будущим.
Что скажет этот солдатик( если чудом останется в живых и не утратит способность зачатия детей) своему больному сыну или внуку?
Что сможет противопоставить укоризненному взгляду маленького человека, который никогда не сможет быть таким как все?
Что скажут нам всем те, кто посылал людей на лютую, и по большому счету бессмысленную смерть.
В этот момент я почуствовал себя свободным от обязательств.
Не мог я больше быть верен тем людям, которые не задумываясь бросают в пасть атомному молоху новые и новые жертвы, не задумываясь о последствиях своих решений.
Понятно, еда из спец распределителей, лекарства, от тех же буржуинов, и если радиация, то мягкая, из рентгеновского аппарата фирмы Сименс.
В Июне я сел учить язык.
Как сейчас помню, это была книга о Красной Шапочке.
Читал её везде: и в трамвае, когда ехал на работу, и во время обеденного перерыва и дома, когда моё семейство засыпало.
Бёзе Вульф как интересно это звучит)
Всё эти слова, фразы, выражения были для меня словно возвращением в детство, в частный дом в котором жила моя вторая бабушка вместе с сестрами.
Они говорили по- немецки только между собой, строго наказывали меня, если я, тогда маленький, брал с собой во двор осколки этого тайного языка.
Сама бабушка говорила по- русски не очень чисто и правильно, казалось, что она сначала думает по- немецки. А потом переводит слова на русский язык, сохраняя сам порядок слов.
Порой, когда запаса русских слов ей не хватало, она не стесняясь брала те, привычные.
"Шпина!" - кричала она мне, когда я разбивал тарелку.
"Ты есть фляйсиг", когда я делал ненавистные домашние задания по- английскому и русскому.
Ой, Искра, что то меня понесло.
Тебе не надоело ещё слушать мои откровения?
-Разве может надоесть детство? Оно же у каждого было своё.
Звонок.
Неизвестный номер, незнакомый голос в трубке, явно принадлежащий пожилому мужчине:
"Господин Онезорг?"
"Да, это я".
Одновременно пытаюсь написать Искре одной рукой.
"Вы можете сегодня в 16 часов подойти на фирму Крамер?"
Это выглядит как вопрос, но в голосе мужчины слышны железные интонации.
"Где находится Ваша фирма?"
"В Лерте, это примерно 30 километров от дома, где Вы живете"
"Но у меня нет машины"
"Не важно, как раз в это время к нам будет ехать Торстен, он Вам позвонит где- то в 15 часов тридцать минут и Вы поедете вмесе с ним".
"Но я уже много лет не..."
Гудки в трубке.
-Искра мне кажется, что возьмут на работу.
-Воля, разве ты об этом не мечтал?
-Хм, если честно, то именно сейчас нет.
Думал, что пока есть время смогу встретить тебя.
-Глупенький, ты меня уже встретил. Иди, собирайся.
-Ты видишь, что я делаю?
-Да. Я же Искра, вот смотрю на тебя испуганного и растерянного из розетки и улыбаюсь.
-Поспи, прими холодный душ, а потом попей крепкого кофе и вперед.
Знай, что и у твоего начальника в кабинете есть розетка.
Если будет трудно посмотри на меня)
Пока Воля, пока мой храбрый дезертир.
Не сяду я в эту машину.
Хозяин салона уже начинает терять терпение и почти бежит к нам, сохраняя на губах вежливую улыбку.
БМВ стоит передо мной с гостепреимно распахнутой дверкой.
Она словно очень дорогое ювелирное украшение предназначена вовсе не для того, что бы гонять по разбитым грунтовкам, вязнуть в снегах, ломать подвеску на железнодорожных переездах.
Она словно хищное животное семейства кошачьих, ласится к моим ногам.
Это же жестоко, сразу получить такую игрушку, а потом может быть потерять.
Не хочу садиться в мягкое, созданное для покоя и уверенности кожаное кресло цвета сливочного пломбира, не хочу касаться руля и слышать мягкий рык укрощенныого, но всё же хищного зверя.
К хорошему привыкают очень быстро.
Нет у меня сейчас шкоды. Трогает меня за рукав хозяин салона протягивая пласасовый стаканчик с кофе.
Возьмите БМВ, это очень хорошая машина.
У неё стоит система, которая глушит двигатель перед красным сигналом светофора и включает его стоит Вам только дотронуться до педали газа.
Это, конечно только одна из многих особенностей этой машины.
Двигатель дизельный, но Вы и не почуствуете этого.
Благодря сисиеме коммон рейл...
Завидую я таким вот, как этот господин. Он явно в своем элементе. Перед ним вовсе не результат упорного труда баварских мастеров и инженеров, перед ним даже не символ престижа, а просто товар, который необходимо сбыть.
Садитьесь же.
Стартует она при нажатии вот этой кнопки.
Он мягко, но настойчиво теснит меня в салон машины.
Проедете километров тридцать по автостраде и решите окончательно, подходит ли она Вам.
Но она же такая дорогая.
С фирмой я уже уладил вопрос.
Машина не из дешевых, но она надежна и кроме того.
Вы же не настолько богаты, что бы позволить себе дешевую машину.
Вроди тех, которыми торгует мой сосед)
Смотрю через проволочный забор и у меня выравается Лучше я как и прежде буду ездить на работу на велосипеде.
Звоток телефона.
Беру фирменный комуникатор, приклабываю к уху.
Ты долго будешь там возиться.
Торстен, они мне вместо шкоды пытаются впарить БМВ.
Ну и что.
БМВ это только лишь машина, будешь платить на пару евро больше, зато не нашей фирме никому кроме тебя такой машины не досталось.
Счастливчик.
Дуй на фирму, у нас через три часа первый выезд.
Навигатор у БМВ есть.
Хозяин услышавший разговор усердно кивает головой.
Будет стоить чуть дороже.
Сажусь в уютный, волнуюше пахнущий новой кожей салон и закрываю на секунду глаза, пока хозяин бегает за ДВД бисками для навигатора.
Захлопнувшаяся за мной лакированная дверца словно отсекла от меня прошлое.
А коляска в багажнике поместится спрашиваю я вернувшегося хозяина салона.
Коляска вопросительно смотрит он на меня.
Не знаю, но Ваши инструменты поместятся в багажнике без труда.
Обратите внимание н а систему закрепления груза затягивает он свою песню.
А коляска... Подошла бы наверное Рено Берлинго, но мы же с Вами остановились на это вот аппарате.
День, ночь, ещё день.
Дрога, стройка, рев тяжелой техники, бесконечные звонки.
Кому то угрожаю, кого то улещиваю, кого то подгоняю чуть ли не пинками.
Шоу маст го он.
Стройка должна быть окончена вовремя.
Люди не должны подозревать о том, что кто то может ночью не спать под слепяшим, выжигаюшим глаза огнем юпитеров.
Давай встретимся.
Смотрю на свой комуникатор и пытаюсь перевести русские буквы в слова, в предложение, найти смысл сказанного.
Давай встретимся Искра.
Но что у нас сейчас. День, утро или вечер.
В наших краях заполненных серой, сырой мутью разобрать это не так то уж и просто.
Скорее всего вечер.
Искра я через тридцать минут окончу работу и поеду домой.
Ты наверное будешь уже спать.
Нет, я тебя подожду.
Презжай домой и сбрось мне СМСку.
Незнакомый город, огни фонарей отражающиеся в лужах.
Черные силуэты прохожих, с черными зонтиками в руках.
Красные огни светофоров. Огромная веренца машин везущих своих усталых хозяев по домам.
Хочется выскочить из теплого салона на мостовую и бежать.
Так же было бы гораздо бытрее.
Пииип СМСка.
Где же ты.
Два светофора Искра и я буду дома.
Дома...
Дома...
В магазин я не успею, но ничего потом можено бужет сьездить в Мак Дуф.
После этой почти еды приходится глотать соду, но это единственый ресторан, кторый работает допоздна в этом старинном ганзейском городке.
Вот автомоюильный мост, кольцевая развязка и прямо за ней видна вывеска дешевого отеля, в котором я квартирую.
Этот отель столь же стандартен, как еда из Мак Дональдса.
Он точно так же подчинен од ной только цели дать заблудшему туристу возможность переночевать, помыться и утром проводить в дорогу, даже не дав на прошание стандартную тарелку мусли с обезжиренным молоком.
Расклажываю на крохотном столике ноут, с нетерпением вхожу в интернет и когда в левом нижнем углу компа начинает мерцать синенький огонек вижу письмо от Искры.
Опять прощание.
Нет, дорогая моя, раздражение просто перехлестывает через край.
Хочется выговориться, наорать на эту своенравную, мятущуюся девушку.
Чем я это всё заслужил, тем что мотаюсь неделю по стране, сплю в машине и только вчера смог с наслаждением растянуться на мягкой, гостеприимно застеленной постели.
Наверное я могу понять, почему она так и осталась одна.
Есть же классическое распределение мужских и женских ролей в семье.
Мужчина идет на заработки, работает с утра до вечера, а женщина сидит с детьми, варит ненавистный борщ с мерзким вареным луком и ждет милого, любимого, постылого.
Да у меня был перерыв, да я мог каждый день, в любое время, по любому поводу говорить, гоаорить, говорить.
Мог быть романтичным, мог изображать из себя рыцаря или кого угодно.
Благо гены лицедейства я унаследовал от бабушки.
Но теперь, когда мне осталось всего то пять часов до оглушительного завонка будильника, до холодного душа в тесной мластмассовой кабинке.
Лучше бы я поел, очередное прощание можно прочесть и утром, когда Торстен уйдет к строительному поезду и я смогу пару минут провести в управленческом вагончике один, перед открытым окном в бесконечный мир инеренета.
Пишет Искра. Ты прочел.
В Нет только что пришел в отель, сумасшедшие пробки на доргах. Ничего особенного, люди возвращаются в свои спальные берлоги.
Искра у вас так поздно, ты сидишь и ждешь меня.
Да) Прочитай и я пойду спать. Мне завтра утром вставать не нужно. Так что я выспаться успею. Читай же Воля, читай.
Вот же удивительный человечек. Такое впечатление, будто меня погладили по щеке мягенькой ладошкой.
Ещё не выпал снег.
Воля, я сегодня убиралась в комнате и открыла окно.
Деревья стоят голые, холодный ветер несет по улице пожухлую листву, солнышко,
которому я в начале нашего знакомства подсавляла лицо, прячется в серых, липкиз облаках.
Темное время года. Так и хочется залечь как Михало Потапыч в берлогу и проснуться уже тогда, когда нежный дым первой листвы подернет кусты и деревья.
Пахнет снегом и наверное уже совсем скоро первые белые мухи закружаться в своем причудливом танце у меня за окном.
Вот и ещё один день прошел.
Воля, я по этикету не могу, попросту не имею права первой писать тебе нечто подобное, но я уже давно живу в твоем мире.
Меня это удивляло, я пыалась освободиться от такой зависимости.
Пыталась прощаться с тобою уже много раз, но наступало новое утро и я искала следы твое присутствия в моей комнате.
Сумасшедшая, я знаю.
Но каждую ночь ты приходишь ко мне во сны.
Ты берешь мою руку в свою и рассказываешь о море, о чайках над водой, о пестрых рыбах которые вовсе не бояться твоей тени.
Мы сидим с тобой на открытой террасе горного ресторана и смотрим, как с большого трамплина уходят прямо в синее небо тоненькие, цветастые фигурки бесстрашных лыжников.
Ну я пошел, говоришь ты мне, берешь коротенькие лыжеи...
В этот момент я просыпаюсь, повторяя как заклинание Это только сон. Ничего кроме сна и простомтренной вчера спортивной передачи.
Бывают сны и такие, за которые цепляешся как за прозрачное платье доброй феи.
В которых я хожу с Витей в горы, чуствую ледянящую бездну под ногами. В которых могу летать.
Самое странное, что с Весны мне снишся ты.
Я не могу рассмотреть твоего лица, оно близко близко.
Могу только провести рукой по твоим волосам, почуствовать теплоту твоего дыхания. Потом ты проводишь рукой у меня по груди и
И тогда я простыпаюсь, пытаясь утихомирить гулко бьющееся сердце.
Воля, когда то давно, после смерти мужа я сказала себе.
Мужчинам нет больше места в моей жизни.
Мне хватит супа харчо, чахохбили и хачапури.
Мне не хочется больше служить кухонным комбайном, жилеткой и по первому требованию исполниять супружеский долг.
Но если бы не сны.
Если бы не ощущение пустоты, которое возникает тогда, когда смолкает шум сисиемного блока и даже те призрачные, но вполне реальные потоки электронов, которые нас соединяют уже не могут пробить это, почти невероятное расстояние между нами.
Приезжай Воля.
В детстве я верила, что сны сбываются.
Веришь ли ты.
Тишина.
Отель живет своей тайной жизнью. Кто то храпит в соседнем номере, умаявшись после путешествия в ожившее средневековье.
Кто то моется под вялыми струйками теплого душа.
Кто то смотрит новости на крохотном телевизоре прикрученном под самым потолком. Кто то занимается любовью на мягкой двуспальной кровати.
Кто то прогревает машину, что делать категорически запрещено.
Жди меня Искра, я приеду.
Пусть это случится не завтра, но я приеду.
Спокойной ночи мой маленький принц)
Это был самый счастливый день в моей жизни.
Ноябрь.
Гослар.
Одинадцать часов дня.
Как всегда, когда ставишь обе мобилы в режим будильника - с гарантией проспишь.
У меня есть странное качество, я могу сказать себе перед сном:
«Я проснусь в десять часов утра» и можно быть уверенным, что я проснусь именно в десять.
Времени нет совсем.
Можно только почистить зубы, плеснуть в лицо холодной воды и на ходу одеться.
Опаздание на работу тут не принимается.
Хотя бы потому, что нас четверо на линии. Два человека работают, два спят.
Выскакиваю на улицу, натягивая на ходу красную куртку.
Сажусь в машину.
Звонок телефона.
- Вольдемар, немедленно приезжай на 38 километр. У нас неприятности.
- Где это?
- Навигатор у тебя включен?
- Да.
- Тогда забивай в него. Высокая улица 17. Заезжаешь во двор и спускаешься по деревянной лестнице вниз. Я буду тебя там ждать.
Городок явно не приспособлен для движения автомобилей.
Он был создан для совсем другого темпа жизни.
Был создан для людей, которые знали где и когда они были рождены, на ком женятся, сколько детей родят и где будут похоронены. Им поросто не было смысла торопиться.
Да и зачем.
Маленькие магазинчики на каждом углу.
Молоко, каждое утро на пороге дома.
Свежие, с пылу, с жару булочки в пекарне напротив.
Горный, целебный воздух, насыщенный ароматом ванили, корицы и чуть отдающий запахом пивных дрожжей и навоза - бесплатно и везде.
Наслаждение гулять по этому городу пешком — мука, пытаться втиснуться в игольное ушко средневековых построек на мащине, остобенно тогда, когда кажется, что сиденье под тобой дымиться и вот- вот вспыхнет.
Но город кончается, передо мной тянутся уже не дворцы зажиточных чиновников и купцов, а лачуги ремесленников и шахтеров.
Нет нужды гадать, чем занимался владелец этого дома раньше.
Достаточно просто посмотреть на герб, горделиво красующийся над входной дверью.
Боги, Боги, о какой только ерунде не думается по дороге на смену.
Но иначе - просто невозможно.
«Вы достигли своей цели» - извещает меня приятный женский голос.
Втискиваю машину между ржавым автобусом, выпущенным наверное сразу после войны и помятым опелем Корса.
Бегу вниз.
Когда я оказываюсь на второй площадке деревянной лестницы, вижу скопление красных жилетов, суетящееся возле головы машины по очистке щебня, которая стоит в голове поезда, вижу маленькую фигурку Торстена, который, не отрывая мобилы от уха, почти бегает вдоль железнодорожных путей.
Но этого не может быть.
Когда толпа рабочих в красных жилетах в очередой раз отшатывается от того места, вокруг которого происходит суета. Я вижу мощный мотоцикл, стоящий прамо между рельсов и фигуры двух креких мужичков, спокойно восседающих посредине этого бедлама.
Бегу вниз, расталкиваю толпу и хватаю ближайщего рокера за рукав кожаной куртки.
-Ты в своем уме?
Он не спеша поворачивается, не выпуская из рук бейсбольную биту , насмешливо смотрит на меня сквозь зеркальные стекла солнцезащитных очков.
-Ты ночью спишь?
-Ну как придется, порой приходится спать как сова, днем.
-А нам уже неделю спать ночью не приходится. Ни мне, ни вот этому типу, он шутя стукнул кулаком в плечо своего напарника. Мой трехлетний сынишка заходится в истерике почти каждую ночь и нам удается успокоить его только к утру.
А утром мне хочется заниматься своими делами, а не засыпать в седле.
Ты не думай, мы оборвали все телефоны, но нас похоже никто слушать не хочет, вот мы решили с друзьями, что донести нашу просьбу до ушей вашего монстра, можно только вот так выйдя на рельсы!
Вот там наш клуб - он показал пальцем на здание, где обычно сидит местный диспетчер, управляющий движеним поездов.
Я оглянулся, и не смог сдержать удивления.
Здание выглядело совсем не так, как выглядит обычная диспетчерская.
Парковка забита мотоциклами, конечно же жирными харлеями.
Почти у самых путей, на пластмассовых ящиках расположились сами рокеры.
Они заблаговременно запаслись пивом и чипсами, а теперь наблюдали за спектаклем из партера.
«Мишигене» - вдруг впомнил я бабушкино слово.
- Кто это здесь мишугге? - грозно рыкнул рокер, всё это время не произнесший и слова.
- Да вы, конечно.
Сейчас приедут шефы из управы и полиция во всём составе.
Вы, конечно, их всех не боитесь, но есть ньюансик. Вам впаяют вовсе не то, что вы остановили работу, что мы потереяли из за вас драгоценное время, что люди уже сутки на ногах и всё ещё не могут смениться и пойти принять душ.
Вам впаяют то, что вы ездите по линиям железной дороги на транспортном средстве не принадлежащем ЖД, а это уже ни что иное, как прямая угроза бесопасности движения поездов ДБ.
- Парни, неужели мир из -за шведских гардин выглядит намного привлекательней и разнообразнее, чем из седла во этого аппарата?
Мне кажется, что окончания моей филиппики парни в черной коже не расслышали.
Мощная машина рванулась вперед, виляя и подскакивая по заросшим травой и кустарником старинным деревяным шпалам.
Сзади меня взревели мощные дизеля, извергая в небо черные клубы несгоревщей до конца солярки, транспортер ожил и начал с лязгом и грохотом тащить в чрево машины горы грязного щебня, ожил оранжевый проблесковый фонарь над кабиной, моя смена началась.
- Что ты им сказал? - спросил Торстен, удерживая меня за рукав.
- Сказал, что они мишигене, и чтобы решить нашу проблему с шумом и плачущими по ночам маленькими детьми, нужно порой говорить «тахелес».
- Зачем ты вообще выпендривался?
Получил бы битой по голове и …
- Торстен, мы с тобой не в Афгане!
- Причем тут Афган?
- А при том, что это вовсе не талибы, это те же люди, которые ещё вчера с восторгом валили Берлинскую стену и во всё горло орали - „Народ это мы»
- Воля, не трогал бы ты мою службу.
- Рад был бы не трогать, но мы потеряли больше четырех часов только из -за того, что ты живешь в своей стране так, будто вот тот пузан, в кожаной жилетке вот- вот выташит Бур и пальнет тебе в живот или спину.
- -Да пошел ты...
- Торстен, закури!
Мощная, похожая на медвежью лапу рука старшего рабочего легла на плечо моего коллеги.
- И ты, мастер закури!
- Хайц, ты когда нибудь перейдешь на сигареты?
- Вот босс добавит зарплату и тогда я побегу покупать.
Хайнц протянул мне бумажный кулек с рассыпным табаком и пачку папиросной бумаги.
Хитер же гусь. Прекрасно знает, что я не курю и не умею крутить папиросы, но не может отказать себе в удовоьствии посмотреть, как мастер после долгих мучений свернет себе что то напоминающее засаленный бумажный карандаш.
Но на этот раз у меня не получилось даже это. Руки дрожали так, что мягкие светлые волокна виржинского табака просто отказывались держаться в бумажном желобке.
- Дай, я сделаю!
Хайнц провел новый листочек папиросной бумаги у себя по губам, достал из кулечка добрую щепотку ароматного табака и молниеносно свернул сигарету, которая ничем не отличалась на мой взгляд от фабричной.
- Кури! Пересменка уже прибыла. Говорила же мне мама, что нужно лучше учиться, может тогда мне и не пришлось бы работать по 26часов в сутки.
- Ну, до завтра, не связывайся с этими гребаными ангелами, а то и в самом деле...
не ровен час. Они же все не совсем от этого мира.
Хайнц сделал характерное движение, изображая шприц, который вводят в вену.
У нас же у всех есть семьи, дети, долги.
Не нужно этих всех героических поступков, они к сожалению не оплачиваются.
Хайнц повернулся и пошел к лестнице, на ходу снимая свою красную куртку с рефлектирующими полосами.
А вот и они!
Торстен сделал затяжку из самокрутки, выдохнул дым и словно уменьшился в размерах.
Угу, сразу видно.
Одень каску!
Кто то из рабочих успел сбегать в машину и напялить на нас белые защитные каски.
- Сам позвал гостей, вот теперь и встречай!
Воля, а красиво -то как!
Зрелеще и в самом деле впечатляло!
Всполохи оранжевого и синего света.
Целая вереница униформированных людей, спускающихся по крутой деревяной лестнице. Кто в красных куртках и белых касках, кто в зеленой форме полиции.
Впереди высокая худая, немного напоминающая Паганеля, фигура начальника строительного отдела управления железной дороги.
- Господа, что тут случилось и сколько вы уже бездельничаете на моем участке?