Береги себя, сестренка!
Я пропихнул последний пучек черемши в рюкзак и стал потуже его затягивать. Он был также туго набит, как муниципальный автобус поутру.
В рюкзак отчима вошло тридцать три свежих упругих пучка.
В последние годы привозные, но все одно дешевые бананы и прочая экзотика сильно пошатнули цены на «сибирское сало». В девяносто пятом за тридцать три пучка давали полста тысяч рублей. Всё деньги.
Я всегда полагал, что уметь торговать, это тоже дар. Я был уверен, что меня господь лишил этого дара напрочь. Стоять в квартале, где ты вырос и прожил полжизни. Где на тебя и собаки не лают, по причине близкого знакомства с тобой. Стоять и, подобно мадам Стороженко, кричать: «Бычки, бычки» - это ж провалиться проще сквозь землю.
Я сложил настил из своих костылей присел на них, продолжая осмысливать ситуацию той, навсегда памятной мне, весны девяносто пятого. Я глядел на свои, уже изрядно облезлые, ортопедические ботинки и ясно видел перед собой простую альтернативу: либо я остаюсь наедине со своей гордыней, без тридцать пятого дня рождения, на который через пару дней должны собраться друзья. Остаюсь без часов, которые встали дня три назад. Даже без капли бензина в бензобаке моей надрывно тарахтящей «мототохи». Короче говоря, либо так и сидеть гордо и голозадо, либо кончать чистоплюйствовать и идти торговать черемшой, пока сезон, пока предлагают.
Облезлые ботинки я, разумеется, почистил.
Я думал в тот момент о том, что они, хоть и грубовато сколочены, но довольно прочные. И вообще, ортопедическая обувь имеет свои плюсы. В таких чеботах довольно тяжело ходить, а уж догонять и убегать тем паче. Может потому люди, носящие ортопедическую обувь, практически, не бывают замешаны в делах связанных с воровством и убийствами? Или в делах с «наркотой».
Такая вот у нас, своего рода, реклама - социальная.
Так, размышляя о средствах и методах выживания, я приодел все свежее, и, одолжив у соседа пару литров горючего, отправился к хлебозаводу, что на «Тарнушке». Остановка ближайшая так называется – «Тарная база».
«Мототоху» удалось загнать аккурат промеж двух березок, уж не знаю сколько лет, как обосновавшихся у магазина «Горячий хлеб». Моя мотоколяска, как всегда, привлекла всеобщее внимание, впрочем, не слишком большой группки продавцов и покупателей. Все громко выражали удивление тому, что подобное чудо техники до сих пор способно самостоятельно передвигаться по нашим улицам.
-Что ж, хоть такая, а все реклама моего черемшинного бизнеса, - оптимистично решил я.
Месяц май, мой любимый месяц, и не только из-за любви к своему дню рождения. Но тот май памятен редкой даже для Сибири весенней промозглостью. Беспрестанно моросил холодный дождь, периодически переходящий в «горячий снег», словно перекликаясь с названием магазина.
На фоне той живописной публики, в основном, весьма пожеванной и успевшей, либо мечтающей похмелиться я смотрелся вполне импозантно.
Чистый капот мотоколяски выгодно отличался от замызганных ящиков, а то и просто, ступеней магазинного крылечка, кое как застеленных газетенками на которых был разложен товар моих потенциальных конкурентов.
Имело значение и то, что прохожим, заинтересовавшимся весенними сибирскими витаминами, не приходилось наклонятся, чтоб разглядеть товар.
Да и маленький опрятный мужичок на костылях, умеющий рассказать о месте произрастания черемши и о ее цене без применения ненормативной лексики, видимо, тоже вызывал у прохожих симпатию. В общем, дело пошло.
Одно оказалось плохо: явно завышенная, кем-то заданная цена. За две тысячи рублей пучек только у меня и брали, да и то, не больно-то бойко. А потому, тетка в сером плащике и темной косынке, и я стали отдавать пучок за полторы тысячи. Остальные, немало напуганные каким-то Колей, продолжали держать цену в два «косаря».
-С ума вы посходили. - возмущались прохожие. - Таких цен давно уж нет.
Из разговора черемшинных торговцев-бичей я понял, что торговать по две тысячи велел какой-то, недавно второй раз вернувшийся на волю зек, которого уважительно величали Коляном.
-Господи, да неужели и с такого смешного бизнеса «снимают»? – изумился я тогда. - Что тут за такой крутой Коля? – в сомнениях стоял я и прикидывал, не уйти ли?
-Да чего тут-то терять, черемшу что ли? Так я ее и не собирал. Остаюсь. Что будет, то и будет. – ободрил я себя.
Коля появился вскоре. С сильно загнутыми пальцами, в чумазой синей болонье и с расстегнутой прорехой на штанах.
-У вас, баба Вера, почем черемша? – с места круто наехал он на тетку в сером. – Так, собирай свои вещи, баба Вера, торговать будешь с дороги. – распорядился «урка».
Но баба Вера уже во всю наседала на «мафиози» дворового пошиба.
-Ладно, ладно, бабка Вера, я еще с тобой разберусь. – пытался угрожать уркаган. И обращаясь уже явно ко мне, как интеллигенту, безусловно, понимающего его, интеллигента и предпринимателя «в законе»:
-Тут дела надо делать, а им бы побыстрее все расфуговать, да шары залить спозаранку. - заметно пошатываясь презрительно выдал «пахан» в сторону алкашей еще более низкой пробы. – У меня шесть таких точек. Тут торгуют, у молочного, там у универсама и еще, а им…- он безнадежно махнул рукой и куда-то побрел.
Мне вспомнился Самсон, мой знакомый «крутой». У того хотя бы прореха застегнута. Когда пацанам ногами «растяжки» каратистские показывал, было видно – «молния» на месте. Он даже в зоне «рукопашкой» продолжал заниматься. Этого хмыря одним щелчком уговорит.
Я спросил у бабы Веры адрес этого Коли. Успокоил ее, а заодно и себя.
Вскоре, на недорогой иномарке подкатили раскрашенные в пух и прах девки с явно уличными замашками и привычками. Они жеманно жевали бананы и апельсины. Дурачась, тыкали яркими, как стоп-сигнал, пальчиками в черемшу.
Громко обхохотали мое «мотото» и тут же уехали. Было жутко досадно от очевидности, что на выручку от черемши мне никогда не купить иномарку, даже самую дешевую. Я залез внутрь своей «мототошки», ежась от не весеннего холода и от досады на этих шкодных девок. Стал готовить к продаже новую порцию зелени.
Вдруг, буквально капот к капоту, меня подпер рыжий «сороковой москвич». Это был Антоша. Именно сегодня он приехал именно сюда и именно сейчас.
Мы дружим с Антохой уже больше двадцати пяти лет. С его первого класса. Было много совместного озорства в детстве. Было много нужных книг и важных бесед в юности. В нашем рабочем поселке на окраине города, выстроенном в стиле «баракко», мы с Антошей слыли интеллигенцией. И я, как старший оказал на него тогда немалое влияние. Возможно, это я научил Антона, в свое время, не только думать о многом, но многое понимать.
С тех, юношеских пор мы стали редко видеться.
Откуда теперь ему знать, что он, как обычно, через пару дней, завалит ко мне на день рожденья, а мне и угостить его нечем. Я был уверен, что не бывает более постыдной ситуации, чем пустой стол в день рождения на глазах у друзей. Оказалось, бывает.
И вот я читаю в его голубых глазах всю глубину его изумления оттого, что он застал, меня здесь, с этой черемшой, в компании бичей.
Меня будто застукали на панели.
Антон лишь успел сказать. – Ты здесь?… - и осекся. Мы еще секунду – другую о чем-то помолчали. Потом поговорили о чем-то важном, о политике, наверное.
Ни он ни я никогда позже не вспоминали этой минуты.
Спустя два года, когда я проезжал на своей дешевенькой иномарке, не «черемшинной», естественно, мне не раз на вечерних улицах встречались развеселые ночные бабочки, готовые впорхнуть в любое авто, только моргни. Глядя на них, я всегда вспоминал черемшинный ряд у «Горячего хлеба». Себя в этом ряду и глаза Антона, с ужасом заметившие меня среди «черемшистов».
Завидев путан, я всегда теперь мысленно повторяю:
-Держись, сестричка, береги себя!
А когда доводилось проехать мимо шаромыг, бойко торгующих черемшой, я всегда притормаживал, будто искал в этом ряду голубенькую мотоколяску и маленького мужичка на костылях.
А черемши, с тех пор, я не ем вовсе.
Сергей Баршай.
Другие материалы на ту же тему на Зазеркальеhttp://zazerkalia.ucoz.ru/Зазеркалье
В рюкзак отчима вошло тридцать три свежих упругих пучка.
В последние годы привозные, но все одно дешевые бананы и прочая экзотика сильно пошатнули цены на «сибирское сало». В девяносто пятом за тридцать три пучка давали полста тысяч рублей. Всё деньги.
Я всегда полагал, что уметь торговать, это тоже дар. Я был уверен, что меня господь лишил этого дара напрочь. Стоять в квартале, где ты вырос и прожил полжизни. Где на тебя и собаки не лают, по причине близкого знакомства с тобой. Стоять и, подобно мадам Стороженко, кричать: «Бычки, бычки» - это ж провалиться проще сквозь землю.
Я сложил настил из своих костылей присел на них, продолжая осмысливать ситуацию той, навсегда памятной мне, весны девяносто пятого. Я глядел на свои, уже изрядно облезлые, ортопедические ботинки и ясно видел перед собой простую альтернативу: либо я остаюсь наедине со своей гордыней, без тридцать пятого дня рождения, на который через пару дней должны собраться друзья. Остаюсь без часов, которые встали дня три назад. Даже без капли бензина в бензобаке моей надрывно тарахтящей «мототохи». Короче говоря, либо так и сидеть гордо и голозадо, либо кончать чистоплюйствовать и идти торговать черемшой, пока сезон, пока предлагают.
Облезлые ботинки я, разумеется, почистил.
Я думал в тот момент о том, что они, хоть и грубовато сколочены, но довольно прочные. И вообще, ортопедическая обувь имеет свои плюсы. В таких чеботах довольно тяжело ходить, а уж догонять и убегать тем паче. Может потому люди, носящие ортопедическую обувь, практически, не бывают замешаны в делах связанных с воровством и убийствами? Или в делах с «наркотой».
Такая вот у нас, своего рода, реклама - социальная.
Так, размышляя о средствах и методах выживания, я приодел все свежее, и, одолжив у соседа пару литров горючего, отправился к хлебозаводу, что на «Тарнушке». Остановка ближайшая так называется – «Тарная база».
«Мототоху» удалось загнать аккурат промеж двух березок, уж не знаю сколько лет, как обосновавшихся у магазина «Горячий хлеб». Моя мотоколяска, как всегда, привлекла всеобщее внимание, впрочем, не слишком большой группки продавцов и покупателей. Все громко выражали удивление тому, что подобное чудо техники до сих пор способно самостоятельно передвигаться по нашим улицам.
-Что ж, хоть такая, а все реклама моего черемшинного бизнеса, - оптимистично решил я.
Месяц май, мой любимый месяц, и не только из-за любви к своему дню рождения. Но тот май памятен редкой даже для Сибири весенней промозглостью. Беспрестанно моросил холодный дождь, периодически переходящий в «горячий снег», словно перекликаясь с названием магазина.
На фоне той живописной публики, в основном, весьма пожеванной и успевшей, либо мечтающей похмелиться я смотрелся вполне импозантно.
Чистый капот мотоколяски выгодно отличался от замызганных ящиков, а то и просто, ступеней магазинного крылечка, кое как застеленных газетенками на которых был разложен товар моих потенциальных конкурентов.
Имело значение и то, что прохожим, заинтересовавшимся весенними сибирскими витаминами, не приходилось наклонятся, чтоб разглядеть товар.
Да и маленький опрятный мужичок на костылях, умеющий рассказать о месте произрастания черемши и о ее цене без применения ненормативной лексики, видимо, тоже вызывал у прохожих симпатию. В общем, дело пошло.
Одно оказалось плохо: явно завышенная, кем-то заданная цена. За две тысячи рублей пучек только у меня и брали, да и то, не больно-то бойко. А потому, тетка в сером плащике и темной косынке, и я стали отдавать пучок за полторы тысячи. Остальные, немало напуганные каким-то Колей, продолжали держать цену в два «косаря».
-С ума вы посходили. - возмущались прохожие. - Таких цен давно уж нет.
Из разговора черемшинных торговцев-бичей я понял, что торговать по две тысячи велел какой-то, недавно второй раз вернувшийся на волю зек, которого уважительно величали Коляном.
-Господи, да неужели и с такого смешного бизнеса «снимают»? – изумился я тогда. - Что тут за такой крутой Коля? – в сомнениях стоял я и прикидывал, не уйти ли?
-Да чего тут-то терять, черемшу что ли? Так я ее и не собирал. Остаюсь. Что будет, то и будет. – ободрил я себя.
Коля появился вскоре. С сильно загнутыми пальцами, в чумазой синей болонье и с расстегнутой прорехой на штанах.
-У вас, баба Вера, почем черемша? – с места круто наехал он на тетку в сером. – Так, собирай свои вещи, баба Вера, торговать будешь с дороги. – распорядился «урка».
Но баба Вера уже во всю наседала на «мафиози» дворового пошиба.
-Ладно, ладно, бабка Вера, я еще с тобой разберусь. – пытался угрожать уркаган. И обращаясь уже явно ко мне, как интеллигенту, безусловно, понимающего его, интеллигента и предпринимателя «в законе»:
-Тут дела надо делать, а им бы побыстрее все расфуговать, да шары залить спозаранку. - заметно пошатываясь презрительно выдал «пахан» в сторону алкашей еще более низкой пробы. – У меня шесть таких точек. Тут торгуют, у молочного, там у универсама и еще, а им…- он безнадежно махнул рукой и куда-то побрел.
Мне вспомнился Самсон, мой знакомый «крутой». У того хотя бы прореха застегнута. Когда пацанам ногами «растяжки» каратистские показывал, было видно – «молния» на месте. Он даже в зоне «рукопашкой» продолжал заниматься. Этого хмыря одним щелчком уговорит.
Я спросил у бабы Веры адрес этого Коли. Успокоил ее, а заодно и себя.
Вскоре, на недорогой иномарке подкатили раскрашенные в пух и прах девки с явно уличными замашками и привычками. Они жеманно жевали бананы и апельсины. Дурачась, тыкали яркими, как стоп-сигнал, пальчиками в черемшу.
Громко обхохотали мое «мотото» и тут же уехали. Было жутко досадно от очевидности, что на выручку от черемши мне никогда не купить иномарку, даже самую дешевую. Я залез внутрь своей «мототошки», ежась от не весеннего холода и от досады на этих шкодных девок. Стал готовить к продаже новую порцию зелени.
Вдруг, буквально капот к капоту, меня подпер рыжий «сороковой москвич». Это был Антоша. Именно сегодня он приехал именно сюда и именно сейчас.
Мы дружим с Антохой уже больше двадцати пяти лет. С его первого класса. Было много совместного озорства в детстве. Было много нужных книг и важных бесед в юности. В нашем рабочем поселке на окраине города, выстроенном в стиле «баракко», мы с Антошей слыли интеллигенцией. И я, как старший оказал на него тогда немалое влияние. Возможно, это я научил Антона, в свое время, не только думать о многом, но многое понимать.
С тех, юношеских пор мы стали редко видеться.
Откуда теперь ему знать, что он, как обычно, через пару дней, завалит ко мне на день рожденья, а мне и угостить его нечем. Я был уверен, что не бывает более постыдной ситуации, чем пустой стол в день рождения на глазах у друзей. Оказалось, бывает.
И вот я читаю в его голубых глазах всю глубину его изумления оттого, что он застал, меня здесь, с этой черемшой, в компании бичей.
Меня будто застукали на панели.
Антон лишь успел сказать. – Ты здесь?… - и осекся. Мы еще секунду – другую о чем-то помолчали. Потом поговорили о чем-то важном, о политике, наверное.
Ни он ни я никогда позже не вспоминали этой минуты.
Спустя два года, когда я проезжал на своей дешевенькой иномарке, не «черемшинной», естественно, мне не раз на вечерних улицах встречались развеселые ночные бабочки, готовые впорхнуть в любое авто, только моргни. Глядя на них, я всегда вспоминал черемшинный ряд у «Горячего хлеба». Себя в этом ряду и глаза Антона, с ужасом заметившие меня среди «черемшистов».
Завидев путан, я всегда теперь мысленно повторяю:
-Держись, сестричка, береги себя!
А когда доводилось проехать мимо шаромыг, бойко торгующих черемшой, я всегда притормаживал, будто искал в этом ряду голубенькую мотоколяску и маленького мужичка на костылях.
А черемши, с тех пор, я не ем вовсе.
Сергей Баршай.
Другие материалы на ту же тему на Зазеркальеhttp://zazerkalia.ucoz.ru/Зазеркалье
Просмотров: 4526
обсудить статью (6) / прочитать