Когда начала эту тему о Канаде, то получала письма от тех, кто с инвалидностью живёт в Америке. Писали, что у них всё не так радужно. Даже не верилось. А сегодня прочитала вот это и поняла, что и в Канаде инвалиды живут по разному. Шок! Прочитайте и вы! Если автор этой статьи откликнется, то помогу всем чем смогу! Живём в одном городе, а Канада у каждого своя.
Тут я просто скопировала рассказ этой женщины. Честно говоря шокирована и бездушием канадских врачей и всем остальным.
" В России я закончила фармацевтический факультет I Московского медицинского института, но я никогда не работала в аптеке фармацевтом, работала только в научно-исследовательском институте. Нам ведь давали очень широкое образование, и с этими знаниями можно было быть и химиками, и биохимиками, и кем угодно.
Но когда я приехала в Канаду, мне объяснили, что реально найти работу я смогу только как фармацевт, что я должна придерживаться своего диплома и даже не упоминать, что я защитила кандидатскую по биохимии и являюсь PhD.
Мне сказали, что я должна пересдать все, все экзамены подряд, все то, что я уже проходила в институте. И я стала готовиться к сдаче экзаменов, легитировала свои документы. Это заняло много времени. Я готовилась, пересдавала, и чтобы с чего-то начать, стала работать фармацевтом.
Меня взяли в больницу, в отделение химиотерапии, где я готовила инъекции для больных. Работала в стерильных условиях, под вытяжкой, постоянно дышала очень вредными лекарствами. Кроме того, это очень большой стресс, очень большая нагрузка и ответственность. Я подписывала каждый рецепт, который я готовила – я за него отвечала; и никто не мог проверить, что я туда намешала. Ты подписываешь, и ты отвечаешь. Если после укола больной умер – это ты его убил.
Я работала в постоянном напряжении, а в свободное от работы время сдавала экзамены. Вскоре у меня начала болеть правая рука. Надо сказать, у всех работников этого отделения что-то болело. Руки болели очень у многих. Есть такой синдром, который появляется, когда много работаешь руками в условиях постоянного стресса.
В то время я работала по контракту, у меня не было постоянной позиции, и это значит, никаких бенефитов тоже не было. Обычно у нас в отделении все скрывали, что у них что-то болит, иначе контракт могли прервать. Я тоже долго никому не говорила, но когда моя рука опухла, и это стало уже видно, мой контракт сразу же остановили, и я оказалась без работы как раз в тот момент, когда мне должны были дать постоянную позицию.
Когда я пошла к врачу, он сказал, что надо обязательно сделать MRI. Очередь на эту обследование – год. Я оставалась без работы и продолжала сдавать экзамены. За это время рука прошла. Опухоль спала, и я чувствовала себя совершенно нормально. Жила надеждой, что вот сейчас досдам экзамены, буду работать фармацевтом, жить станет легче.
В это время подошла моя очередь на MRI. Я решила, что, раз я так долго ждала, надо пройти это обследование, провериться. Мне сделали MRI. Вскоре мне позвонили и сказали, что у меня в шейном отделе спинного мозга опухоль – очень большая, но по MRI они не могут сказать, какого характера эта опухоль, и посоветовали встретиться с нейрохирургом.
Я встретилась с ним – молодой, приятный мужчина. Он сказал, что это, безусловно, рак, и у меня осталось очень мало времени, нужно срочно оперировать. Выбора у меня нету. Я согласилась на операцию. Врач сказал, что биопсию не стоит делать, будем сразу оперировать.
Это было в 2000-м году. Галифакс, Новоскошия.
До встречи с врачом я совершенно нормально себя чувствовала. Но когда тебе говорят, что у тебя опухоль… Я помню, что пришла к врачу веселая, читала журналы в ожидании очереди… Но когда вышла из его кабинета, я не могла дойти до дома. Меня уже шатало, я не могла идти. Я на себе пережила, как сильно эти слова действуют психологически на человека.
Я, конечно, сомневалась, надо ли делать эту операцию, или так все и оставить, но все-таки решила, что надо. Хирург произвел на меня очень сильное впечатление, особенно то, что он буквально толкал меня на эту операцию. Он говорил, что это об
язательно надо сделать, что медицина у нас сильная… И я согласилась.
Мне сделали операцию. Хирург обнадежил меня, сказав, что теперь я в полной безопасности, что операция прошла очень успешно, он ничего не повредил, и я очень скоро восстановлюсь. Он сказал, что удалил мне 85% опухоли. Опухоль была не злокачественной, а доброкачественной и медленно растущей, что само по себе хорошо. Сама операция была тяжелой, она длилась 8 часов, я все это время находилась под наркозом, и моя слабость вполне естественна.
После операции левая рука у меня сразу стала… не такая. У меня всегда были очень хорошие, ловкие руки, а тут – если я ее не вижу, то я точно не знаю, что я держу или делаю пальцами. Я не могла теперь левой рукой достать что-то из кармана. И еще одно – я стала значительно медленнее ходить. Но мне сказали: «Что ты хочешь – тебе такую опухоль удалили! Еще наберешься сил и будешь ходить.» Я стала тренироваться.
Моего хирурга все поздравляли, и месяца через 3-4 он уехал в другую провинцию. На повышение. Он получил очень хорошую должность. Он передал меня своему учителю. Я хотела выбрать другого хирурга, но мой врач посоветовал идти именно к нему. Я послушалась и так и сделала. Он тоже подтвердил, что 85% опухоли удалено, и сказал, что раз в год нужно делать MRI – на всякий случай. Сказал, что будет меня «вести», наблюдать, чтобы опухоль не выросла, чтобы ничего не сместилось, не возникло ущемления…
И вот мне каждый год делают MRI, и каждый раз, когда я звоню узнать результат, мне отвечают: «Никаких изменений, все хорошо», «very good news, no changes». Т.е., все вырезано, ничего не растет, все отлично.
В течение пяти лет я таким образом наблюдаюсь у нейрохирурга, получая ответы «No changes», но за эти 5 лет, вместо того, чтобы улучшиться, мое состояние значительно ухудшилось. Я стала все медленнее и медленнее двигаться, хотя до операции была очень спортивная, любила много и быстро ходить, занималась спортом. А тут – еле передвигаюсь. И все думаю: ведь операция уже давно была, уже пора восстановиться.
Но так уж человек устроен, что плохие мысли от себя старается отгонять, тем более, когда врачи уверяют, что все хорошо, «No changes». Я думала, может, я стала такая ленивая, мало занимаюсь спортом – стала заниматься больше. Экзамены за это время сдала, стала фармацевтом, но работать не могла. На этой работе нужно было стоять и быстро шевелить руками. Ничего этого я уже не могла. Даже банки с порошками и медикаментами открывать было очень трудно.
Я чувствовала постоянную слабость. Тогда я решила, что надо найти работу попроще, и стала вести в колледже семинары для студентов. Работа сравнительно легкая, но оплачивалась только по часам: сколько часов отработал, столько получил. Ставки у меня не было, но я успокаивала себя тем, что все-таки работаю, и при этом не теряю свою профессию. Все ждала, что вот наберусь сил и найду себе что-нибудь поприличнее.
Постоянно делала физические упражнения, ходила в тренажерный зал, но никаких улучшений не было. Я становилась все слабее и слабее. То, что могла еще вчера, сегодня уже было не под силу.
Все эти годы после операции я наблюдалась в реабилитационном центре. Там ко мне прикрепили врача, которая должна была меня «восстановить», и я несколько раз в год должна была к ней приходить, чтобы она отслеживала мое состояние, руководила нагрузкой и т.д.
Никаких изменений она тоже не видела. А я все продолжала жаловаться, что мышцы у меня становятся все более и более тугими, неэластичными, (stiff). Она мне постоянно прописывала лекарства для понижения общего мышечного тонуса и расслабления мышц. Таблетки не помогали, от них я становилась только вялая. Сил по-прежнему не было, и я, не видя никакого результата, перестала их принимать.
В 2005 году правая нога у меня стала плохо подниматься. Врач сказала, что мышцы ноги спазмированы и поэтому не работают, и она хочет попробовать ввести мне в ногу ботокс, чтобы их расслабить. Ботокс – это такой препарат, который все расслабляет; он вызывает паралич мышцы, поэтому, когда его вводят в мышцы лица, получаются маскообразные лица, зато нет ни единой морщинки, все мышцы распрямляются.
И вот она уколола мне в ногу ботокс, но ввела очень большую дозу. Через некоторое время дома я упала. И уже не могла встать. Лежала на полу, пока не пришел муж. Меня увезли в больницу. Сразу сделали MRI, ответ – «No changes». Предположили, что была введена очень большая доза ботокса, нога так ослабела, что я упала. Это была первая версия.
Я находилась в реабилитационном центре, и там меня научили ходить с «вокером» (walker). Раньше, когда я была еще дома, я, конечно, была очень слабая, но все же сама за собой ухаживала, все делала по дому: готовила, убиралась; ходила на работу – была полностью независимой (independent). Теперь же, после падения, я могла ходить только с «вокером», потому что меня качало. Но я все думала, что постепенно и это пройдет, я окрепну.
И вот лежу я в этом центре, меня уже собираются выписывать, и вдруг приходит ко мне тот хирург, к которому я прикреплена. Перед этим я долго его не видела – он был в отпуске (это – лето). И вот он приходит и говорит: «Я хочу тебе честно сказать, что во время первой операции опухоль тебе не удалили, что хирург просто не смог удалить ее, он был молодой и неопытный, опухоль у тебя осталась, а я опытный, я смогу её тебе удалить, иначе ты будешь все время вот так слабеть.»
Представляете – 5 лет он смотрел на результаты моих MRI, и не было никаких изменений по сравнению с той первой опухолью, которая выросла изначально – она, может, 20 лет там росла, пока доросла до такого состояния; потом 5 лет «не было никаких изменений», и никто не сказал, что ничего не было удалено, и что это просто процесс деятельности этой опухоли. Перенесенная операция мне очень повредила: процентов на 50 упала скорость движений, которая не восстановилась, хотя врачи обещали, что все восстановится; и пропала чувствительность в руке.
И тут он мне говорит, что первый хирург был в начале своей карьеры, он не смог ее удалить, «а вот я уже в конце своей карьеры, я сделал очень много таких операций, я тебе ее удалю».
Я была все это время в ужасной депрессии, потому что считала: какой это ужас – ходить с «вокером»! Меня настолько убивало то, что я не смогу ходить самостоятельно… Я считала, что с «вокером» – это уже не жизнь. Я всегда была очень спортивная, подвижная, и вдруг – должна ходить с «вокером». (Когда началась эта история, Ольге было чуть больше сорока. – прим. Ред.)
А этот врач считался главным в провинции нейрохирургом. И он сказал, что у меня 70% шансов, что я буду такая же, как до операции, если он удалит опухоль. И 30% – что я буду лучше и опять буду ходить без «вокера». Конечно, я решила, что попаду в эти 30%, и согласилась на операцию. Он был очень самоуверенным, очень уверенным в успехе. Через 2 недели он сделал мне эту операцию, после которой я оказалась полностью парализованной.
Лежу я, полностью парализованная – я ни чем не могла шевелить – с дыхательной трубкой, все тело скрюченное, боли, синяки… У меня было ощущение, что мои мышцы ломают мои кости. И вот я лежу в таком состоянии, и он мне говорит, что операция была очень успешной. Он полностью удалил опухоль, ничего не повредив. Я скоро восстановлюсь; может, это потребует чуть больше времени – около 18 месяцев, но я полностью восстановлюсь.
После этого меня переводят в rehabilitation centre. Мне проводят различные тесты – у меня везде «ноль» – я ни чем не шевелю. Они «сажают» меня на очень высокие дозы лекарств для эластичности мышц. На этой дозе человек уже теряет ориентацию, не понимает, что происходит, где он находится; обычно наступает комотозный сон, слабость, полная апатия. У меня на этом фоне сильно понизилось давление, я все время падала в обморок.
Проходит какое-то время. Мое состояние не улучшается, мышцы остаются скрюченными, я говорю врачам: какой смысл принимать столько лекарств, если они не помогают? – «Нет-нет, ты должна принимать лекарства, если остановить прием, то будет еще хуже».
Но я решила все-таки остановить прием этого лекарства, попросила назначить мне другое. В результате, я перепробовала все лекарства, какие у них были для spasticity. Результата – никакого. Все это время ко мне приходит хирург, уверяет, что я восстановлюсь, что операция была успешной, все хорошо.
Физиотерапевты просто отказались со мной работать; сказали, что я должна купить инвалидное кресло и сделать катетор (тогда не нужно будет ходить в туалет). «Утром к тебе придут, в кресло посадят, баночку выльют; вечером еще раз выльют, положат в кровать». Типа, «езжай домой, что тебе тут делать». Они даже не хотят со мной заниматься – говорят, что бесполезно. Я спрашиваю: «Почему же бесполезно? Хирург говорит, что я восстановлюсь». На что они мне ответили, что у меня в медицинской карте написано, что я квадрапледжик с 2000-го года.
Тут я страшно удивилась – я же 5 лет самостоятельно жила дома, работала, экзамены сдавала… Кто мог поставить мне такой диагноз?
Они отвечают: «У тебя такой диагноз с 2000-го года, это все написано у тебя в медицинской карте».
Я не могла с ними спорить, мне не к кому было обратиться, не к кому и некуда идти. Я была полностью в руках врачей. Если ты здоров – ты хлопнул дверью и пошел. А мне некуда было идти. Эта операция была сделана мне 5 сентября 2005 года. Полгода прошло – никаких улучшений. И вот через полгода, когда я совершенно беспомощная лежу в кровати, врач (мой хирург) приходит и говорит: «Ты такая и останешься, никаких улучшений не будет». И ушел.
Я почувствовала, что я – просто экспериментальное животное, а он – «высшая каста», верховный жрец. А я – вообще никто, не существо.
Когда он мне так сказал, что никаких улучшений быть не может, я решила, что ничего больше не хочу, и попросила врачей поставить мне «код zero» – это значит, тебя уже не имеют права восстанавливать, ты хочешь умереть. И если ты умираешь, с тобой ничего уже не будут делать – никакие лекарства вводить, ничего. Я отказалась от еды, сказала, что ничего не буду есть, и попросила, чтобы мне вводили наркотики – как можно больше, потому что – да, боли были безумные, но я привыкла к ним, научилась не замечать, но я хотела умереть от наркотиков, потому что от голода умирать очень долго и … нелегко. Я подписала этот «код zero» (подписью было движение ручкой, вставленной в мою руку).
Когда я начала голодать, я весила 90 паундов. Через три недели голодовки – меньше 60-ти паундов (около 30 кг). От меня почти ничего не осталось. Я была на очень высокой дозе наркотиков. Гидроморфий мне вводили в вену бедра через катетор, который постоянно был прикреплен к ноге. Я стала умирать. Но процесс оказался длительным, т.к. даже очень высокая доза не так быстро может тебя убить. У меня были галлюцинации, я уже полностью отходила от этого мира. Об этом я рассказывать не буду, это особая история.
Во время всего этого процесса у меня появилось явное чувство, что меня сознательно толкают на этот шаг. Что все подстроено таким образом, чтобы у меня не было другого выбора. И я решила все-таки выяснить, почему так произошло. Как можно в течение пяти лет так обманывать.
…Мне сейчас трудно говорить об этом периоде моей жизни. Было много видений, наслоений… Когда я решила умереть, я думала, что попаду в рай. Но меня туда не взяли. Сказали, что я не могу туда пройти. Я спросила: «А куда мне идти?» – «Ну, ты можешь идти к дьяволу, туда всегда свободно; или можешь просто так тут бродить». Я долго была в этом пространстве, там много душ бродят. С некоторыми я разговаривала, и они мне сказали: «Дальше не ходи; если эту черту перейдешь, пути назад уже не будет. Пока ты еще здесь, ты еще можешь вернуться». Сколько я там ни бродила – пойти некуда. Я спрашиваю: «А как же тогда в рай пройти?» – «Ты должна пойти назад, а потом, когда тебя позовут, ты сможешь пройти в рай. А сейчас тебя же никто не звал, зачем ты пришла? Просто по своему желанию ты не можеть пройти». И я решила пойти назад, в жизнь. Но уверенности не было, что я смогу дойти. Голоса меня предупреждали, что путь назад будет очень сложным, «нет никакой уверенности, что пройдешь его; может, где-то здесь и потеряешься, как потерялись многие другие». Но я решила попробовать пойти назад.
Чтобы пойти назад, я сразу отказалась от всех наркотиков. Потому что когда ты в таком состоянии, слышится очень много голосов, и ты не можешь понять, какие из них правильные, а какие – обманные. Кто-то руководит тобой, а кто-то хочет сбить с пути, завлечь в какое-то другое место; это проводники другой энергии, которые подпитываются твоей силой. Ты хочешь понять, куда тебе идти и как поступить, и не можешь, потому что все эти голоса сбивают с толку. Много миражей, обманов…
Мне нужно было прояснить свой ум, и я отказалась от наркотиков. А врачи говорят мне: их нельзя отменить, потому что у тебя будет очень сильный синдром-эффект (это синдром отмены, когда все усиливается – и состояние, и боли). Но на той дозе, которую мне вводили, я уже не могла глотать. Я отказалась от еды, но еще немножко пила; на этой дозе наркотиков я не могла пить – захлебывалась и задыхалась: глотательный рефлекс уже пропал. Мне было трудно дышать и меня все время тошнило.
Я сказала, что отказываюсь от наркотиков и от «кода zero», хочу, чтобы меня восстанавливали. Врачи ничего не сделали, чтобы облегчить мое состояние. Мне не дали ни кислородную маску, не сделали gidration, ничего. Не сделали паратерального питания – через тот же катетор, который уже был введен.
Мне приносили поднос обычной еды, даже не протертой, как для диетического питания. Но если человек не ел 3 недели и даже не может глотать, как он будет жевать обычную пищу? Я не могла даже сок пить. Воду не могла пить. Мне по каплям ее давали. Я не могла лежать, потому что не могла дышать, находилась в полусидячем, скрюченном положении. И весь персонал ждал, когда же я умру. Врач пройдет, посмотрит – «Все сидишь?» – «Все сижу». «Ты же, – говорит, – назад отсюда не выйдешь, у тебя нет шансов. У тебя уже почки не работают, чего ты хочешь? Принимай наркотики, тебе будет легче. Зачем ты себя так мучаешь?»
Я сижу, учусь пить по каплям воду.
Медсестра не могла за мной ухаживать, потому что это отнимало у нее много времени, и мне дали сиделку – девочку, которая плохо говорила по-английски (наверно, волонтера или студентку), которая по каплям давала мне воду. А сама она пила какую-то газированную воду, типа сиропа. Я попросила ее дать мне попробовать этот сироп, потому что обычная вода мне казалась какой-то горькой. Она меня угостила. На вкус это было что-то типа воды с глюкозой. (Мне даже глюкозу не дали). И эта неизвестная девочка купила мне ящик этой воды и ушла. Она – не врач; иммигрантка, еле говорит по-английски; для нее купить ящик газированной воды – большие расходы. На фоне грубости врачей ее поступок меня очень потряс.
На этом сиропе я потихоньку и начала восстанавливаться. А когда научилась пить эту сладкую воду, понемногу начала пить и бульон из супа… Ничего специального (щадящего пищеварение) мне по-прежнему не готовили.
Понемногу я окрепла. Врачи были этим очень недовольны. Мне сказали: «Ты тут очень долго у нас в больнице залежалась, мы тебя в «нерсинг хоум» (nursing home) отправляем. Я жду этой отправки. Сказали, что отвезут меня куда-то за черту города, откуда я уже никогда не смогу выбраться. Я поняла, что меня ждет полная изоляция. Я не могу пользоваться ни телефоном, ни компьютером, я полностью отрезана от мира. К этому времени мои друзья тоже перестали меня навещать, потому что для них это было «уже чересчур, слишком депрессивно». «Ты переплюнула Достоевского. Как так можно!» Они не могли меня видеть, потому что им это было тяжело. А каково было мне? Муж отказался от меня еще после операции. Близкая подруга, которая сначала много в чем помогла, сказала: «Мне так жалко твоего мужа, он совсем одинокий, я должна о нем позаботиться».
И вот меня поместили в transition unit. Это очень заброшенное отделение больницы, где лежат в основном 90-летние люди, которые уже ничего не соображают; в ожидании отправки в nursing home они умирают, по ночам кричат, никого не узнают… И я вместе с ними жду своей участи. Со мной общаются только незнакомые, случайные люди. Я «хватаюсь за каждую соломинку». Однажды пришла женщина из секты «Свидетели Иеговы».
- Хочешь изучать Библию?
Я говорю: «Хочу!» На самом деле я хотела, чтобы она меня хотя бы вывезла на улицу – я уже больше полугода не дышала свежим воздухом. Я не могу пользоваться лифтом, не могу одеться – я парализованная.
Мы стали изучать Библию на улице. Но когда я узнала, что такое «Свидетели Иеговы», я честно сказала ей, что не могу принять их веру. Она говорит: «Но ты согласна, если я все равно буду к тебе приходить и про это рассказывать?» Я говорю: «Хорошо». Она стала приходить и приносить еду. (Может, для этого я и согласилась?) Женщина была очень добрая…
Приближается время моей отправки в nursing home, и я понимаю, что надо что-то делать, потому что оттуда мне уже не выбраться. Одного из волонтеров я попросила позвонить моему бывшему мужу и сказала ему, что я хочу уехать. Хотя понятия не имела. Что делать, куда ехать. Сначала я думала уехать в Торонто. Но мне был голос, который посоветовал уехать в Ванкувер. И я прошу мужа купить мне билет в Ванкувер. Один волонтер сделал мне по моему проекту небольшой аппарат, который позволял подвесить мои руки – тогда я могла немного шевелить пальцами. Этот аппарат составлял все мое имущество.
Муж купил мне билет, забрал меня из больницы, довез до аэропорта, прикрепил мне билет и пожелал счастливого пути.
Работники аэропорта посадили меня в самолет. Когда прилетели в Ванкувер, они меня спрашивают: «Кто тебя встречает?» – «Меня никто не встречает, довезите меня до такси, я поеду в emergency». Довезли до такси, оставили. Таксист говорит: «Я тебя не повезу, т.к. не смогу тебя вынуть из такси». Я говорю: «Ты привези меня в emergency, они сами вынут». Он так и сделал. В отделении скорой помощи мне говорят: «Зачем ты сюда приехала? Твой случай – не emergency». На что я отвечаю: «Тогда оставьте меня на улице, через пару часов будет emergency».
Меня положили в коридоре. Через какое-то время ко мне подходят и говорят: «Мы должны отправить тебя назад, откуда ты приехала». Я говорю: «Вам придется надеть на меня наручники и заклеить рот пластырем, потому что я буду кричать и беспокоить пассажиров. Я – гражданин Канады и имею право жить там, где хочу».
Они ушли – видимо, посовещаться. Потом вернулись: «А ты знаешь, что ты – обуза для общества?» Я говорю: «Тогда примите закон убивать инвалидов». После этого от меня отстали. Меня поместили в «nursing home». Такого же типа отделение, в котором я была до поездки в Ванкувер: 4 человека в комнате, им 90 лет, полусумасшедшие, никого не узнают… В реабилитации мне отказали на том основании, что я уже прошла курс реабилитации в другой провинции. Но я сама нашла спортивный зал, в котором есть волонтеры, стала ездить туда на занятия. В этом зале занималось много инвалидов, и я стала их спрашивать, как они живут. Мне объяснили, что в ВС существует специальная программа помощи таким, как я. Тогда я стала беседовать с моим social worker(ом), что хочу встать на очередь на эту программу, уйти из «нерсинг хоум». Писала письма, в т.ч., Сэму Суливану; ответов не было, но после каждого письма начиналась какая-то активность, со мной встречались, что-то обсуждали…
Около года я ждала своей очереди, и вот сейчас я нахожусь на этой программе. Я живу в доме, где 8 таких же, как я, инвалидов; на 1-м этаже – офис круглосуточного обслуживания. Привозят продукты, убирают квартиру. Все делается по расписанию – в 9 кладут спать, в 7 поднимают; но слава Богу, что есть кому. Эта программа – лучшее, что существует для инвалидов; она называется shared care. Мы живем самостоятельно, сами за все платим. Я живу на свою пенсию. У меня, наконец-то, есть телефон и компьютер, которыми я могу пользоваться.
Вопросы без ответа
Стала я писать письма в Новоскошию – хотела выяснить, как такое могло произойти в наше время? Думала, что, может, мне удастся подать в суд и получить хоть какую-то компенсацию. Здесь ведь налицо врачебная ошибка.
Оказалось, что на первого хирурга я не могу подать никаких жалоб, даже вопроса не могу задать, потому что он не имеет лицензии в той провинции, где была операция. Он переехал в другую провинцию. А другая провинция не принимает к рассмотрению случаи, которые произошли не на ее территории. Таким образом, он совершенно вышел из-под ответственности, ни за что не отвечает.
Второй хирург – я пишу на него письма – оградился «бумажками». Например, я даже не помню, что подписывала consent form. Потому что этот документ мне дали на подпись, когда меня уже везли на операцию, и я находилась под действием медикаментов, которые вводят перед операцией, чтобы расслабить пациента. Это разновидность наркотиков, под действием которых теряется чувство реальности. Поэтому я совершенно не помню, что что-то подписывала.
Я у него спрашиваю: «Почему вы дали мне на подпись consent form, когда я уже была перед дверями операционной? Этот документ подписывается, когда человек находится в нормальном, сознательном состоянии, а не тогда, когда он даже прочитать ничего не может».
Я спрашиваю: «Почему в течение пяти лет от меня скрывали, что опухоль не была удалена?» Может быть, я поехала бы в Торонто, нашла бы других специалистов; предприняла бы что-то еще.
Я спрашиваю: «Почему с 2000-го года я числилась у вас как квадропледжик? Мне про этот диагноз никто, естественно, не говорил, напротив, уверяли, что я восстановлюсь, что операция прошла успешно. И как это вообще может быть, чтобы полностью парализованный человек мог работать, сдавать экзамены, заниматься физкультурой, много ходить и даже бегать?!
Я пишу: «Почему, когда я сказала, что хочу умереть, врачи согласились и стали вводить мне такую дозу наркотиков, при которой я не могла дышать; почему человеку, который был в такой депрессии, вообще разрешили пойти на такой шаг?» Ответ: «Ты не была в депрессии, у тебя было такое настроение (your mood)». И что, плохое, пусть даже безнадежное, настроение пациента дает право врачам лишать его жизни?
Я даже написала письмо психиатру, который меня наблюдал, с вопросом – «была ли я в депрессии, и какая разница между депрессией и плохим настроением (depression and mood)?» Ответа пока не получила.
Они говорят, что меня дважды посещал психиатр. Первый рез – перед тем как начали вводить мне наркотики. Я этого не помню. Ну хорошо, если посетил – пусть напишет мне, почему, если человек не хочет больше жить и решил умереть, это – не депрессия.
Если в течение трех недель у тебя такое состояние, что ты ничего не ешь, не пьешь, – это называется просто плохое настроение, а не депрессия; хочешь умереть – давай, мы тебе поможем.
Второй раз – когда я уже была на высокой доле наркотиков. Он сделал пометку, что у меня были галлюцинации. Я ему пишу: «Если Вы увидели, что у меня галлюцинации, почему Вы не проверили, какие медикаменты я получаю, почему Вы оставили меня в таком состоянии? Почему Вы ничего не сделали? Для чего Вы тогда приходили?»
В ответ на мои вопросы мне прислали большую коробку моих медицинских документов. Мне было очень трудно прочитать их (я еле шевелю пальцами), это для меня большой труд, но я все прочитала. И я там такое нашла, что просто уму непостижимо. Например, там есть такая фраза: «When it is approved… when she was to have a terminal sedation».
«Terminal sedation» назначают, когда человека готовят к смерти.
Я спрашиваю: «Разве это общепринятая практика – давать человеку terminal sedation? Почему вы вообще планировали дать мне terminal sedation?» Вспоминаю, что, когда я умирала, у меня появилось явное чувство, что меня хотят убить. Оказывается, это правда.
Мне ответили, что все делалось в соответствии с общепринятыми нормами, наркотики мне давались, чтобы обеспечить комфортное состояние (comfort zone).
Разве это общепринятые нормы – давать terminal sedation, увеличивать дозу наркотиков до состояния, когда человек не может ни дышать, ни глотать и находится в постоянных галлюцинациях?! И это называется комфортом (comfort zone)?!
Когда я ходила с «вокером», мне казалось, что жизнь кончилась. Теперь, когда я полностью парализована и борюсь за жизнь, хватаюсь за каждую соломинку, я была бы счастлива, если бы могла ходить с «вокером». Вот так меняется представление о жизни.
Я сейчас живу в аду. Но в аду есть несколько уровней. Я стараюсь из низших слоев ада вырваться наверх, что называется «upgrade my level». У меня постоянные сильнейшие боли. Все люди в таком состоянии, как я, «сидят» на антидепрессантах и обезболивающих. Их здесь назначают с легкостью. Я от них отказываюсь. Потому что они, как и наркотики, затмевают сознание.
Я не могу руководить своим телом, хочу хотя бы управлять своим сознанием, иначе что еще остается?"
Ответ для marival:
Видно, что врачи задним числом доки нарисовали, подстраховались. Да и профсоюз наймет им пяток лучших адвокатов дьявола. В общем ей в суд надо идти, но,... не факт, что чего-нибудь добьется. Но, попытаться стоит. Там много уголовных статей. В любом случае, удачи ей и мои слова поддержки.
У нас врачи часто говорят что инвалиды обуза, а проводить лечение, если ты с инвалидностью, это вообще глобальная проблема, знаю по личному печальному опыту. Случай в статье, я думаю все же исключение, а оно как известно бывает всюду, а вот у нас это правило. Очень рада за Канадских инвалидов, и так горько и обидно за наших....
И если в больших городах хоть что-то делают, то в провинции...вот к слову о колясках: дают лишь бы что дать( и то, лишь тем кто выдержит марафон оформления документов и пытку хождения по врачам, ведь на дом почти никто не едет, анализы многие в село не едут брать, а в поликлинике и близко нет лифта). А ещё надо убеждать, что тебе коляска нужна! А зачем? Сиди и все! Лишь этом году поставили Отто-Бокк, но как! Какой там учет потребностей, размеры, модели, бред! Привезли и сказали - разгружай!А комплектация коляски, урезали все что могли! Нет ни ремней, ни насоса, а от подголовника лишь дырочки остались!А все что надо докупить, починить, это ваши проблемы!И это лишь одна из сторон жизни инвалида в России, в частности в провинции.Какая там доступная среда, сиделка и дорожки у дома, я вас умоляю)))Да, хотелось бы жить в Канаде или где-то в Европе, хотя конечно же, там чужие не нужны, страны не резиновые. Многие я думаю хотели бы поменять страну с суровым выживанием, на спокойную жизнь! И это вовсе не от того, что страну не любим, а наверное от того, что это она нас не любит.
core:
В любом случае, удачи ей и мои слова поддержки
Я вчера созвонилась с этой женщиной, её зовут Ольга. Рассказала ей о этом портале, об этой теме. Ольга знает, что её рассказ я поместила здесь и читает все отклики. Действительно, искать концы в этой истории будет непросто. Нужен хороший адвокат.
Я конечно не хочу вызывать ложные надежды. Но все равно хочу об этом написать. Вдруг кому-то это важно.
Когда я 8 лет назад задумалась об иммиграции в Канаду (у нас в семье нет инвалидов) и ходила на информационные сессии в Канадское посольство, то народ задавал разные вопросы. В том числе были и вопросы о кретериях здоровья. Каждый, кто иммигрирует, должен проходить медкоммиссию у проверенных врачей. Так я помню, что тетенька из посольства заявила, что для иммиграции непроходные заболевания - туберкулез, рак и спид. Также она упомянула, что знает случаи иммиграции инвалида-колясочника, который доказал, что работает и сам себя может обслуживать и не станет обузой для государства больше, чем другие люди.
Меня это очень удивило и поэтому случай запомнился. За это время многое что изменилось. Изменились правила иммиграции, сейчас иммиграция временно приостановлена. Тем не менее, ее откроют снова через полгода с новыми правилами по профессии, но медицинские правила за все эти годы кажется не менялись. Так что я думаю, что у некоторых шансы есть. Надо только держать руку на пульсе и быть в теме. Главное это конечно знание языка. Повторюсь, что сведения 8 летней давности, но я думаю что медицинские требования не сильно меняются со временем, в отличие от других.
marival:
Я вчера созвонилась с этой женщиной, её зовут Ольга.
Я нашёл оригинал рассказа от 2009года
Всё, связанное с ясновидением у меня вызывает определённые сомнения, а рассказ даётся именно в этой связи. Кстати, Марина, как себя чувствует Ольга через три года?
core:
В АмерикахКанадах, практика зеро, т.е. эвтаназия, практикуется часто, что бы скрыть ошибки, неправильные или экспериментальные медикаменты, и пр. бизнес врачей.
marival:
Я вчера созвонилась с этой женщиной, её зовут Ольга. Рассказала ей о этом портале, об этой теме. Ольга знает, что её рассказ я поместила здесь и читает все отклики. Действительно, искать концы в этой истории будет непросто. Нужен хороший адвокат.
Действительно, что же она не судится, если история так и была, как описана. В каждом районе любого города Канады есть бесплатные адвокатские конторы Community Legal Services, как раз для мплоимущих, инвалидов, социально и пр. несправедливо обиженных и ущемленных в правах. Приходи - жалуйся, заведут дело и бесплатно будут его вести. Лично знаю людей, кто выиграл большие суммы после несправедливого увольнения с работы и пр. Сама там оформляла кое-какие юридические бумаги для поступления в учебное заведение.
Т.е. каких-то наемных дорогих адвокатов героине истории и не надо, бесплатный юрист в Канаде - пожалуйста! Только не говорите что все в сговоре...
Вика, нашла я эту женщину. Зовут её Ольга, живёт тоже в Ванкувере. Несколько раз созванивались. А рассказ с (её слов) написал другой человек. Сейчас расскажу подробнее.
mathilda:
Т.е. каких-то наемных дорогих адвокатов героине истории и не надо, бесплатный юрист в Канаде - пожалуйста! Только не говорите что все в сговоре...
Действительно, с адвокатами здесь гораздо легче, чем в было в России. Они в Канаде либо бесплатны (постоянно к таким обращаемся)... Либо платные адвокаты. Но они работают от процента с выигранной в суде суммы. Поэтому они кровно заинтересованны в том, что-бы их клиент получил как можно больше!
Заранее денег таким адвокатам не платят. Но и возьмутся они за дело - только если видят, что в нём есть рациональное зерно и они могут его выиграть. И после выигранной для клиента суммы, они вычтут за свою работу процентов 30. У каждого адвоката свой процент.
Девять лет назад, у нас был такой опыт. Мой супруг ехал на машине с работы и в него врезался автомобиль с пьяным подростком за рулём. Обе машины вдребезги, но никто (слава богу) не пострадал. Так... Больше напугались. Стаховая компания уже через неделю полностью возместила нам стоимость машины. Даже чуть больше, чем если бы мы её продавали.
Ну мы бы и забыли об этой истории. А знакомые говорят: «Срочно обращайтесь к адвокату. Можете выиграть кучу денег». Мы их послушались. Ничего адвокату не платили. Встретились с ним за всё время 4(!) раза. Общались в основном письменно. Выполняли всё, что он нам советовал. И через три года, страх.компания (где был застрахован автомобиль) выписала нам (через адвоката) чек на 50 тысяч.
30 процентов (от этой суммы) адвокат забрал себе, а остальное получили мы. Суда никакого не было. Дело разрешилось до суда. Мы даже не ожидали, что будет такая большая сумма.
Я вот думаю, что адвокаты в Ольгином деле не видят никакой перспективы. Иначе, они (с огромной радостью) ухватились бы за такую возможность заработать. Ведь если доказать серьёзную врачебную ошибку,с серьёзными последствиями для здоровья... Речь может идти о нескольких миллионах долларов компенсации. И адвокаты могут здорово заработать на этом!
И ещё. Вот эта фраза из рассказа Ольги вызывает недоумение: » Они ушли – видимо, посовещаться. Потом вернулись: «А ты знаешь, что ты – обуза для общества?» Я говорю: «Тогда примите закон убивать инвалидов».
И не только это. Не хочу обидеть Ольгу, но тут как будто заговор какой-то (со стороны разных врачей и клиник) против отдельно взятого инвалида.
marival:
Я вот думаю, что адвокаты в Ольгином деле не видят никакой перспективы. Иначе, они (с огромной радостью) ухватились бы за такую возможность заработать. Ведь если доказать серьёзную врачебную ошибку,с серьёзными последствиями для здоровья... Речь может идти о нескольких миллионах долларов компенсации. И адвокаты могут здорово заработать на этом!
Марина, живя в Канаде и читая эту историю, на ум приходит что адвокаты могут заработать буквально на всем, из описания получается сплошное ущемление человеческих прав. Здесь же с этим очень строго, не дай бог кто-то кого-то недопонял даже, все бегут в такие конторы "качать права". А из истории вырисовывается отвратительное обращение к героине на каждом шагу. Очень удивляет что она встретила такое огромное количество негатива
Света, согласна полностью! Я тоже писала об этом в предыдущем своём сообщении. Похоже просто на заговор всей системы против одного отдельно взятого инвалида. Причём, заговор абсолютно разных врачей, клиник.
А может тот человек, который и писал историю со слов Ольги, добавил ещё и своё видение ситуации.
Незнаю. Ещё "кольнул" один момент. Когда один хирург говорит пациенту, что предыдущий врач был молод и не смог сделать операцию правильно! Обычно в Канаде один врач отзывается о действиях другого врача очень осторожно. Потому что судов боятся.
Ответ для marival:
Хочется верить, что описанное фантастическое невезение - плод чьего-то творческого воображения; ну а если нет, и человек действительно пережил эту неприятнейшую ситуацию, желаю поскорее узнать позитивные стороны жизни в Канаде, коих немало!
Я когда статью прочитала и узнала, что она живёт в одном со мной городе, то спросила у автора статьи: «Как я могу связаться с Ольгой? Может смогу помочь чем либо!». И мне дали её имейл, а ей мой. И когда Ольга дала мне свой телефон, то я в тот же день ей позвонила. Вот так и нашла!
vpch:
Кстати, Марина, как себя чувствует Ольга через три года?
Мы с Ольгой общались не так уж много. Я узнала о ней совсем недавно - три дня назад. Прочитав ту статью. Созванивались всего три раза. И ещё так получилось, что я не знала и звонила в не очень удобное для неё время. Помните, она в своём рассказе написала:
«Около года я ждала своей очереди, и вот сейчас я нахожусь на этой программе. Я живу в доме, где 8 таких же, как я, инвалидов; на 1-м этаже – офис круглосуточного обслуживания.
Привозят продукты, убирают квартиру. Все делается по расписанию – в 9 кладут спать, в 7 поднимают; но слава Богу, что есть кому. Эта программа – лучшее, что существует для инвалидов; она называется shared care.
Мы живем самостоятельно, сами за все платим. Я живу на свою пенсию. У меня, наконец-то, есть телефон и компьютер, которыми я могу пользоваться.»
Я у Ольги спросила и она мне рассказала, что то место, где она живёт – это обычный жилой дом. В хорошем районе. Кстати, у меня там мама недалеко квартиру получила. В Ольгином доме только 8 квартир занимают инвалиды, а во всех остальных живут обычные канадские семьи.
То есть, в квартире она живёт одна. Но за ней осуществляется круглосуточный уход. Как я поняла, у каждого человека (в каждой квартире) своё расписание, всё по часам. Каждый раз, когда мы с ней созванивались, к Ольге кто-то приходил. Из тех, кто за ней ухаживают. И это здорово! Что она не одна.
Печатать ей нелегко. Она говорит, что даже очень маленький по объёму текст, набирает очень долго. И у ней нет наклеек с (русскими буквами) на клавиатуру. Мне на имейл письма от неё приходят на английском. Кстати, может кто подскажет такую программу. Ну к примеру, что-бы она напечатала сообщение на английском, а оно автоматически переводила бы текст на русский.
Конечно, будет не очень гладко, зато понятно для всех. Я дала ей ссылку на этот форум, а она ответила, что кто её на английском читать будет. Но тему эту она просматривает.
А вообще, я поняла, что Ольга активно занимается общественной работой. По поводу адвокатов, врачей и т.д. я не успела толком расспросить. Но я обязательно это сделаю. Может какой-то совет сможем дать. Хотя, у Ольги хороший английский и женщина она не глупая. Такой серьёзный вуз закончила! А значит умеет искать информацию. Ну так, на всякий случай.
marival:
Действительно, с адвокатами здесь гораздо легче, чем в было в России. Они в Канаде либо бесплатны (постоянно к таким обращаемся)... Либо платные адвокаты. Но они работают от процента с выигранной в суде суммы. Поэтому они кровно заинтересованны в том, что-бы их клиент получил как можно больше!
а ежели проиграют, то ни чего адвокату не заплатят ))) специально посмотрел стоимость адвокатов в Канаде -
How much can you expect to pay?
Rates for legal fees vary based on location, experience of the lawyer, and the nature of the matter. Believe it or not, rates may vary anywhere from $50 an hour to a $1,000 an hour or more.
In rural areas and small towns, lawyers tend to charge less, and fees in the range of $100 to $200 an hour for an experienced attorney are probably the norm. In major metropolitan areas, the norm is probably closer to $200 to $400 an hour. Lawyers with expertise in specialized areas may charge much more.
In addition, you can expect to be charged at an hourly rate for paralegals and other support staff. A good paralegal's time, for example, may be billed out at $50 to a $100 an hour or perhaps more. It would not be unusual for a legal secretary's time on things like document production to be billed out at perhaps $25 to $50 an hour.
обственно мед. баталии в суде - одни из самых дорогих и затратных по времени.
Pups:
а ежели проиграют, то ни чего адвокату не заплатят ))) специально посмотрел стоимость адвокатов в Канаде -
How much can you expect to pay?
Рассказывать о канадских адвокатах можно много. Это действительно одна из самых высоко оплачиваемых профессий. Но это совсем не означает, что если у тебя нет денег, то ты останешься без правовой помощи. Адвокаты, как правило, (не все, но в большинстве своём) работают по узкой специализации.
Одни сидят исключительно на автоавариях. Как раз про такой опыт я и рассказала. Адвокат смотрит на твоё дело и решает браться за него или нет. Если ты в аварии не виноват, то подписываешь договор о том, что после получения компенсации, он вычтет у нас процент за свою работу. В нашем случае, о котором я рассказывала – мы отдали 30 процентов после того, как получили 50 тыс.
Другие адвокаты сидят исключительно на криминальных делах. Но это совсем другая песня. И с этой стороной адвокатской деятельности, я не знакома. Слава богу! Ещё есть категория адвокатов, которые занимаются только имиграцией в Канаду.
А есть и такие, которые сидят исключительно на судах с фармацефтическими компаниями, с частными врачами и госпиталями. По канадскому телевидению (во время рекламы) постоянно идут ролики такого плана. Например: « Если вы долгое время работали в строительной индустрии (или долгое время принимали такое-то лекарство и т.д и т. п.), а теперь у вас появились такие-то симптомы или вы страдаете таким то заболеванием... Срочно позвоните в нашу адвокатскую контору.«
Это означает, что они будут представлять ваши интересы и судиться с какой-нибудь крупной компанией. А за работу возьмут себе процент после получения вами компенсации. А если вы ничего не выиграете, то платить им ничего не нужно. Так что, всё не так однозначно, как вам может показаться. Очень уж много различных нюансов.
Я ещё не знаю, что предпринимала Ольга. Но! Если действительно имеет место врачебная ошибка... То ей нужно найти серьёзную адвокатскую контору, которая специализируется на судах с госпиталями и т.д. Позвонить туда. Приедет представитель, всё запишет. Ольга даст разрешение на то, что-бы от её имени сделать кое-какие запросы.
И только потом, адвокат будет решать – есть ли смысл браться за это дело. Можно ли что-то высудить. Если да, то тогда оговорят процент, который Ольга отдаст в случае успеха. Почему я знаю это? Потому что после аварии хотели подать в суд на компанию Вольво. В абсолютно новой машине не сработала подушка безопасности. У нас не получилось.
Натулька
06 авг. 2012 23:54
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Да, конечно, напишу. Всех благодарю за помощь и советы!
marival
09 авг. 2012 22:52
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,
marival
09 авг. 2012 23:37
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде," В России я закончила фармацевтический факультет I Московского медицинского института, но я никогда не работала в аптеке фармацевтом, работала только в научно-исследовательском институте. Нам ведь давали очень широкое образование, и с этими знаниями можно было быть и химиками, и биохимиками, и кем угодно.
Но когда я приехала в Канаду, мне объяснили, что реально найти работу я смогу только как фармацевт, что я должна придерживаться своего диплома и даже не упоминать, что я защитила кандидатскую по биохимии и являюсь PhD.
Мне сказали, что я должна пересдать все, все экзамены подряд, все то, что я уже проходила в институте. И я стала готовиться к сдаче экзаменов, легитировала свои документы. Это заняло много времени. Я готовилась, пересдавала, и чтобы с чего-то начать, стала работать фармацевтом.
Меня взяли в больницу, в отделение химиотерапии, где я готовила инъекции для больных. Работала в стерильных условиях, под вытяжкой, постоянно дышала очень вредными лекарствами. Кроме того, это очень большой стресс, очень большая нагрузка и ответственность. Я подписывала каждый рецепт, который я готовила – я за него отвечала; и никто не мог проверить, что я туда намешала. Ты подписываешь, и ты отвечаешь. Если после укола больной умер – это ты его убил.
Я работала в постоянном напряжении, а в свободное от работы время сдавала экзамены. Вскоре у меня начала болеть правая рука. Надо сказать, у всех работников этого отделения что-то болело. Руки болели очень у многих. Есть такой синдром, который появляется, когда много работаешь руками в условиях постоянного стресса.
В то время я работала по контракту, у меня не было постоянной позиции, и это значит, никаких бенефитов тоже не было. Обычно у нас в отделении все скрывали, что у них что-то болит, иначе контракт могли прервать. Я тоже долго никому не говорила, но когда моя рука опухла, и это стало уже видно, мой контракт сразу же остановили, и я оказалась без работы как раз в тот момент, когда мне должны были дать постоянную позицию.
Когда я пошла к врачу, он сказал, что надо обязательно сделать MRI. Очередь на эту обследование – год. Я оставалась без работы и продолжала сдавать экзамены. За это время рука прошла. Опухоль спала, и я чувствовала себя совершенно нормально. Жила надеждой, что вот сейчас досдам экзамены, буду работать фармацевтом, жить станет легче.
В это время подошла моя очередь на MRI. Я решила, что, раз я так долго ждала, надо пройти это обследование, провериться. Мне сделали MRI. Вскоре мне позвонили и сказали, что у меня в шейном отделе спинного мозга опухоль – очень большая, но по MRI они не могут сказать, какого характера эта опухоль, и посоветовали встретиться с нейрохирургом.
Я встретилась с ним – молодой, приятный мужчина. Он сказал, что это, безусловно, рак, и у меня осталось очень мало времени, нужно срочно оперировать. Выбора у меня нету. Я согласилась на операцию. Врач сказал, что биопсию не стоит делать, будем сразу оперировать.
Это было в 2000-м году. Галифакс, Новоскошия.
До встречи с врачом я совершенно нормально себя чувствовала. Но когда тебе говорят, что у тебя опухоль… Я помню, что пришла к врачу веселая, читала журналы в ожидании очереди… Но когда вышла из его кабинета, я не могла дойти до дома. Меня уже шатало, я не могла идти. Я на себе пережила, как сильно эти слова действуют психологически на человека.
Я, конечно, сомневалась, надо ли делать эту операцию, или так все и оставить, но все-таки решила, что надо. Хирург произвел на меня очень сильное впечатление, особенно то, что он буквально толкал меня на эту операцию. Он говорил, что это об
язательно надо сделать, что медицина у нас сильная… И я согласилась.
Мне сделали операцию. Хирург обнадежил меня, сказав, что теперь я в полной безопасности, что операция прошла очень успешно, он ничего не повредил, и я очень скоро восстановлюсь. Он сказал, что удалил мне 85% опухоли. Опухоль была не злокачественной, а доброкачественной и медленно растущей, что само по себе хорошо. Сама операция была тяжелой, она длилась 8 часов, я все это время находилась под наркозом, и моя слабость вполне естественна.
После операции левая рука у меня сразу стала… не такая. У меня всегда были очень хорошие, ловкие руки, а тут – если я ее не вижу, то я точно не знаю, что я держу или делаю пальцами. Я не могла теперь левой рукой достать что-то из кармана. И еще одно – я стала значительно медленнее ходить. Но мне сказали: «Что ты хочешь – тебе такую опухоль удалили! Еще наберешься сил и будешь ходить.» Я стала тренироваться.
Моего хирурга все поздравляли, и месяца через 3-4 он уехал в другую провинцию. На повышение. Он получил очень хорошую должность. Он передал меня своему учителю. Я хотела выбрать другого хирурга, но мой врач посоветовал идти именно к нему. Я послушалась и так и сделала. Он тоже подтвердил, что 85% опухоли удалено, и сказал, что раз в год нужно делать MRI – на всякий случай. Сказал, что будет меня «вести», наблюдать, чтобы опухоль не выросла, чтобы ничего не сместилось, не возникло ущемления…
И вот мне каждый год делают MRI, и каждый раз, когда я звоню узнать результат, мне отвечают: «Никаких изменений, все хорошо», «very good news, no changes». Т.е., все вырезано, ничего не растет, все отлично.
В течение пяти лет я таким образом наблюдаюсь у нейрохирурга, получая ответы «No changes», но за эти 5 лет, вместо того, чтобы улучшиться, мое состояние значительно ухудшилось. Я стала все медленнее и медленнее двигаться, хотя до операции была очень спортивная, любила много и быстро ходить, занималась спортом. А тут – еле передвигаюсь. И все думаю: ведь операция уже давно была, уже пора восстановиться.
Но так уж человек устроен, что плохие мысли от себя старается отгонять, тем более, когда врачи уверяют, что все хорошо, «No changes». Я думала, может, я стала такая ленивая, мало занимаюсь спортом – стала заниматься больше. Экзамены за это время сдала, стала фармацевтом, но работать не могла. На этой работе нужно было стоять и быстро шевелить руками. Ничего этого я уже не могла. Даже банки с порошками и медикаментами открывать было очень трудно.
Я чувствовала постоянную слабость. Тогда я решила, что надо найти работу попроще, и стала вести в колледже семинары для студентов. Работа сравнительно легкая, но оплачивалась только по часам: сколько часов отработал, столько получил. Ставки у меня не было, но я успокаивала себя тем, что все-таки работаю, и при этом не теряю свою профессию. Все ждала, что вот наберусь сил и найду себе что-нибудь поприличнее.
Постоянно делала физические упражнения, ходила в тренажерный зал, но никаких улучшений не было. Я становилась все слабее и слабее. То, что могла еще вчера, сегодня уже было не под силу.
Все эти годы после операции я наблюдалась в реабилитационном центре. Там ко мне прикрепили врача, которая должна была меня «восстановить», и я несколько раз в год должна была к ней приходить, чтобы она отслеживала мое состояние, руководила нагрузкой и т.д.
Никаких изменений она тоже не видела. А я все продолжала жаловаться, что мышцы у меня становятся все более и более тугими, неэластичными, (stiff). Она мне постоянно прописывала лекарства для понижения общего мышечного тонуса и расслабления мышц. Таблетки не помогали, от них я становилась только вялая. Сил по-прежнему не было, и я, не видя никакого результата, перестала их принимать.
В 2005 году правая нога у меня стала плохо подниматься. Врач сказала, что мышцы ноги спазмированы и поэтому не работают, и она хочет попробовать ввести мне в ногу ботокс, чтобы их расслабить. Ботокс – это такой препарат, который все расслабляет; он вызывает паралич мышцы, поэтому, когда его вводят в мышцы лица, получаются маскообразные лица, зато нет ни единой морщинки, все мышцы распрямляются.
И вот она уколола мне в ногу ботокс, но ввела очень большую дозу. Через некоторое время дома я упала. И уже не могла встать. Лежала на полу, пока не пришел муж. Меня увезли в больницу. Сразу сделали MRI, ответ – «No changes». Предположили, что была введена очень большая доза ботокса, нога так ослабела, что я упала. Это была первая версия.
Я находилась в реабилитационном центре, и там меня научили ходить с «вокером» (walker). Раньше, когда я была еще дома, я, конечно, была очень слабая, но все же сама за собой ухаживала, все делала по дому: готовила, убиралась; ходила на работу – была полностью независимой (independent). Теперь же, после падения, я могла ходить только с «вокером», потому что меня качало. Но я все думала, что постепенно и это пройдет, я окрепну.
И вот лежу я в этом центре, меня уже собираются выписывать, и вдруг приходит ко мне тот хирург, к которому я прикреплена. Перед этим я долго его не видела – он был в отпуске (это – лето). И вот он приходит и говорит: «Я хочу тебе честно сказать, что во время первой операции опухоль тебе не удалили, что хирург просто не смог удалить ее, он был молодой и неопытный, опухоль у тебя осталась, а я опытный, я смогу её тебе удалить, иначе ты будешь все время вот так слабеть.»
Представляете – 5 лет он смотрел на результаты моих MRI, и не было никаких изменений по сравнению с той первой опухолью, которая выросла изначально – она, может, 20 лет там росла, пока доросла до такого состояния; потом 5 лет «не было никаких изменений», и никто не сказал, что ничего не было удалено, и что это просто процесс деятельности этой опухоли. Перенесенная операция мне очень повредила: процентов на 50 упала скорость движений, которая не восстановилась, хотя врачи обещали, что все восстановится; и пропала чувствительность в руке.
И тут он мне говорит, что первый хирург был в начале своей карьеры, он не смог ее удалить, «а вот я уже в конце своей карьеры, я сделал очень много таких операций, я тебе ее удалю».
Я была все это время в ужасной депрессии, потому что считала: какой это ужас – ходить с «вокером»! Меня настолько убивало то, что я не смогу ходить самостоятельно… Я считала, что с «вокером» – это уже не жизнь. Я всегда была очень спортивная, подвижная, и вдруг – должна ходить с «вокером». (Когда началась эта история, Ольге было чуть больше сорока. – прим. Ред.)
А этот врач считался главным в провинции нейрохирургом. И он сказал, что у меня 70% шансов, что я буду такая же, как до операции, если он удалит опухоль. И 30% – что я буду лучше и опять буду ходить без «вокера». Конечно, я решила, что попаду в эти 30%, и согласилась на операцию. Он был очень самоуверенным, очень уверенным в успехе. Через 2 недели он сделал мне эту операцию, после которой я оказалась полностью парализованной.
Лежу я, полностью парализованная – я ни чем не могла шевелить – с дыхательной трубкой, все тело скрюченное, боли, синяки… У меня было ощущение, что мои мышцы ломают мои кости. И вот я лежу в таком состоянии, и он мне говорит, что операция была очень успешной. Он полностью удалил опухоль, ничего не повредив. Я скоро восстановлюсь; может, это потребует чуть больше времени – около 18 месяцев, но я полностью восстановлюсь.
После этого меня переводят в rehabilitation centre. Мне проводят различные тесты – у меня везде «ноль» – я ни чем не шевелю. Они «сажают» меня на очень высокие дозы лекарств для эластичности мышц. На этой дозе человек уже теряет ориентацию, не понимает, что происходит, где он находится; обычно наступает комотозный сон, слабость, полная апатия. У меня на этом фоне сильно понизилось давление, я все время падала в обморок.
Проходит какое-то время. Мое состояние не улучшается, мышцы остаются скрюченными, я говорю врачам: какой смысл принимать столько лекарств, если они не помогают? – «Нет-нет, ты должна принимать лекарства, если остановить прием, то будет еще хуже».
Но я решила все-таки остановить прием этого лекарства, попросила назначить мне другое. В результате, я перепробовала все лекарства, какие у них были для spasticity. Результата – никакого. Все это время ко мне приходит хирург, уверяет, что я восстановлюсь, что операция была успешной, все хорошо.
Физиотерапевты просто отказались со мной работать; сказали, что я должна купить инвалидное кресло и сделать катетор (тогда не нужно будет ходить в туалет). «Утром к тебе придут, в кресло посадят, баночку выльют; вечером еще раз выльют, положат в кровать». Типа, «езжай домой, что тебе тут делать». Они даже не хотят со мной заниматься – говорят, что бесполезно. Я спрашиваю: «Почему же бесполезно? Хирург говорит, что я восстановлюсь». На что они мне ответили, что у меня в медицинской карте написано, что я квадрапледжик с 2000-го года.
Тут я страшно удивилась – я же 5 лет самостоятельно жила дома, работала, экзамены сдавала… Кто мог поставить мне такой диагноз?
Они отвечают: «У тебя такой диагноз с 2000-го года, это все написано у тебя в медицинской карте».
Я не могла с ними спорить, мне не к кому было обратиться, не к кому и некуда идти. Я была полностью в руках врачей. Если ты здоров – ты хлопнул дверью и пошел. А мне некуда было идти. Эта операция была сделана мне 5 сентября 2005 года. Полгода прошло – никаких улучшений. И вот через полгода, когда я совершенно беспомощная лежу в кровати, врач (мой хирург) приходит и говорит: «Ты такая и останешься, никаких улучшений не будет». И ушел.
Я почувствовала, что я – просто экспериментальное животное, а он – «высшая каста», верховный жрец. А я – вообще никто, не существо.
Когда он мне так сказал, что никаких улучшений быть не может, я решила, что ничего больше не хочу, и попросила врачей поставить мне «код zero» – это значит, тебя уже не имеют права восстанавливать, ты хочешь умереть. И если ты умираешь, с тобой ничего уже не будут делать – никакие лекарства вводить, ничего. Я отказалась от еды, сказала, что ничего не буду есть, и попросила, чтобы мне вводили наркотики – как можно больше, потому что – да, боли были безумные, но я привыкла к ним, научилась не замечать, но я хотела умереть от наркотиков, потому что от голода умирать очень долго и … нелегко. Я подписала этот «код zero» (подписью было движение ручкой, вставленной в мою руку).
Когда я начала голодать, я весила 90 паундов. Через три недели голодовки – меньше 60-ти паундов (около 30 кг). От меня почти ничего не осталось. Я была на очень высокой дозе наркотиков. Гидроморфий мне вводили в вену бедра через катетор, который постоянно был прикреплен к ноге. Я стала умирать. Но процесс оказался длительным, т.к. даже очень высокая доза не так быстро может тебя убить. У меня были галлюцинации, я уже полностью отходила от этого мира. Об этом я рассказывать не буду, это особая история.
Во время всего этого процесса у меня появилось явное чувство, что меня сознательно толкают на этот шаг. Что все подстроено таким образом, чтобы у меня не было другого выбора. И я решила все-таки выяснить, почему так произошло. Как можно в течение пяти лет так обманывать.
…Мне сейчас трудно говорить об этом периоде моей жизни. Было много видений, наслоений… Когда я решила умереть, я думала, что попаду в рай. Но меня туда не взяли. Сказали, что я не могу туда пройти. Я спросила: «А куда мне идти?» – «Ну, ты можешь идти к дьяволу, туда всегда свободно; или можешь просто так тут бродить». Я долго была в этом пространстве, там много душ бродят. С некоторыми я разговаривала, и они мне сказали: «Дальше не ходи; если эту черту перейдешь, пути назад уже не будет. Пока ты еще здесь, ты еще можешь вернуться». Сколько я там ни бродила – пойти некуда. Я спрашиваю: «А как же тогда в рай пройти?» – «Ты должна пойти назад, а потом, когда тебя позовут, ты сможешь пройти в рай. А сейчас тебя же никто не звал, зачем ты пришла? Просто по своему желанию ты не можеть пройти». И я решила пойти назад, в жизнь. Но уверенности не было, что я смогу дойти. Голоса меня предупреждали, что путь назад будет очень сложным, «нет никакой уверенности, что пройдешь его; может, где-то здесь и потеряешься, как потерялись многие другие». Но я решила попробовать пойти назад.
Чтобы пойти назад, я сразу отказалась от всех наркотиков. Потому что когда ты в таком состоянии, слышится очень много голосов, и ты не можешь понять, какие из них правильные, а какие – обманные. Кто-то руководит тобой, а кто-то хочет сбить с пути, завлечь в какое-то другое место; это проводники другой энергии, которые подпитываются твоей силой. Ты хочешь понять, куда тебе идти и как поступить, и не можешь, потому что все эти голоса сбивают с толку. Много миражей, обманов…
Мне нужно было прояснить свой ум, и я отказалась от наркотиков. А врачи говорят мне: их нельзя отменить, потому что у тебя будет очень сильный синдром-эффект (это синдром отмены, когда все усиливается – и состояние, и боли). Но на той дозе, которую мне вводили, я уже не могла глотать. Я отказалась от еды, но еще немножко пила; на этой дозе наркотиков я не могла пить – захлебывалась и задыхалась: глотательный рефлекс уже пропал. Мне было трудно дышать и меня все время тошнило.
Я сказала, что отказываюсь от наркотиков и от «кода zero», хочу, чтобы меня восстанавливали. Врачи ничего не сделали, чтобы облегчить мое состояние. Мне не дали ни кислородную маску, не сделали gidration, ничего. Не сделали паратерального питания – через тот же катетор, который уже был введен.
Мне приносили поднос обычной еды, даже не протертой, как для диетического питания. Но если человек не ел 3 недели и даже не может глотать, как он будет жевать обычную пищу? Я не могла даже сок пить. Воду не могла пить. Мне по каплям ее давали. Я не могла лежать, потому что не могла дышать, находилась в полусидячем, скрюченном положении. И весь персонал ждал, когда же я умру. Врач пройдет, посмотрит – «Все сидишь?» – «Все сижу». «Ты же, – говорит, – назад отсюда не выйдешь, у тебя нет шансов. У тебя уже почки не работают, чего ты хочешь? Принимай наркотики, тебе будет легче. Зачем ты себя так мучаешь?»
Я сижу, учусь пить по каплям воду.
Медсестра не могла за мной ухаживать, потому что это отнимало у нее много времени, и мне дали сиделку – девочку, которая плохо говорила по-английски (наверно, волонтера или студентку), которая по каплям давала мне воду. А сама она пила какую-то газированную воду, типа сиропа. Я попросила ее дать мне попробовать этот сироп, потому что обычная вода мне казалась какой-то горькой. Она меня угостила. На вкус это было что-то типа воды с глюкозой. (Мне даже глюкозу не дали). И эта неизвестная девочка купила мне ящик этой воды и ушла. Она – не врач; иммигрантка, еле говорит по-английски; для нее купить ящик газированной воды – большие расходы. На фоне грубости врачей ее поступок меня очень потряс.
На этом сиропе я потихоньку и начала восстанавливаться. А когда научилась пить эту сладкую воду, понемногу начала пить и бульон из супа… Ничего специального (щадящего пищеварение) мне по-прежнему не готовили.
Понемногу я окрепла. Врачи были этим очень недовольны. Мне сказали: «Ты тут очень долго у нас в больнице залежалась, мы тебя в «нерсинг хоум» (nursing home) отправляем. Я жду этой отправки. Сказали, что отвезут меня куда-то за черту города, откуда я уже никогда не смогу выбраться. Я поняла, что меня ждет полная изоляция. Я не могу пользоваться ни телефоном, ни компьютером, я полностью отрезана от мира. К этому времени мои друзья тоже перестали меня навещать, потому что для них это было «уже чересчур, слишком депрессивно». «Ты переплюнула Достоевского. Как так можно!» Они не могли меня видеть, потому что им это было тяжело. А каково было мне? Муж отказался от меня еще после операции. Близкая подруга, которая сначала много в чем помогла, сказала: «Мне так жалко твоего мужа, он совсем одинокий, я должна о нем позаботиться».
И вот меня поместили в transition unit. Это очень заброшенное отделение больницы, где лежат в основном 90-летние люди, которые уже ничего не соображают; в ожидании отправки в nursing home они умирают, по ночам кричат, никого не узнают… И я вместе с ними жду своей участи. Со мной общаются только незнакомые, случайные люди. Я «хватаюсь за каждую соломинку». Однажды пришла женщина из секты «Свидетели Иеговы».
- Хочешь изучать Библию?
Я говорю: «Хочу!» На самом деле я хотела, чтобы она меня хотя бы вывезла на улицу – я уже больше полугода не дышала свежим воздухом. Я не могу пользоваться лифтом, не могу одеться – я парализованная.
Мы стали изучать Библию на улице. Но когда я узнала, что такое «Свидетели Иеговы», я честно сказала ей, что не могу принять их веру. Она говорит: «Но ты согласна, если я все равно буду к тебе приходить и про это рассказывать?» Я говорю: «Хорошо». Она стала приходить и приносить еду. (Может, для этого я и согласилась?) Женщина была очень добрая…
Приближается время моей отправки в nursing home, и я понимаю, что надо что-то делать, потому что оттуда мне уже не выбраться. Одного из волонтеров я попросила позвонить моему бывшему мужу и сказала ему, что я хочу уехать. Хотя понятия не имела. Что делать, куда ехать. Сначала я думала уехать в Торонто. Но мне был голос, который посоветовал уехать в Ванкувер. И я прошу мужа купить мне билет в Ванкувер. Один волонтер сделал мне по моему проекту небольшой аппарат, который позволял подвесить мои руки – тогда я могла немного шевелить пальцами. Этот аппарат составлял все мое имущество.
Муж купил мне билет, забрал меня из больницы, довез до аэропорта, прикрепил мне билет и пожелал счастливого пути.
Работники аэропорта посадили меня в самолет. Когда прилетели в Ванкувер, они меня спрашивают: «Кто тебя встречает?» – «Меня никто не встречает, довезите меня до такси, я поеду в emergency». Довезли до такси, оставили. Таксист говорит: «Я тебя не повезу, т.к. не смогу тебя вынуть из такси». Я говорю: «Ты привези меня в emergency, они сами вынут». Он так и сделал. В отделении скорой помощи мне говорят: «Зачем ты сюда приехала? Твой случай – не emergency». На что я отвечаю: «Тогда оставьте меня на улице, через пару часов будет emergency».
Меня положили в коридоре. Через какое-то время ко мне подходят и говорят: «Мы должны отправить тебя назад, откуда ты приехала». Я говорю: «Вам придется надеть на меня наручники и заклеить рот пластырем, потому что я буду кричать и беспокоить пассажиров. Я – гражданин Канады и имею право жить там, где хочу».
Они ушли – видимо, посовещаться. Потом вернулись: «А ты знаешь, что ты – обуза для общества?» Я говорю: «Тогда примите закон убивать инвалидов». После этого от меня отстали. Меня поместили в «nursing home». Такого же типа отделение, в котором я была до поездки в Ванкувер: 4 человека в комнате, им 90 лет, полусумасшедшие, никого не узнают… В реабилитации мне отказали на том основании, что я уже прошла курс реабилитации в другой провинции. Но я сама нашла спортивный зал, в котором есть волонтеры, стала ездить туда на занятия. В этом зале занималось много инвалидов, и я стала их спрашивать, как они живут. Мне объяснили, что в ВС существует специальная программа помощи таким, как я. Тогда я стала беседовать с моим social worker(ом), что хочу встать на очередь на эту программу, уйти из «нерсинг хоум». Писала письма, в т.ч., Сэму Суливану; ответов не было, но после каждого письма начиналась какая-то активность, со мной встречались, что-то обсуждали…
Около года я ждала своей очереди, и вот сейчас я нахожусь на этой программе. Я живу в доме, где 8 таких же, как я, инвалидов; на 1-м этаже – офис круглосуточного обслуживания. Привозят продукты, убирают квартиру. Все делается по расписанию – в 9 кладут спать, в 7 поднимают; но слава Богу, что есть кому. Эта программа – лучшее, что существует для инвалидов; она называется shared care. Мы живем самостоятельно, сами за все платим. Я живу на свою пенсию. У меня, наконец-то, есть телефон и компьютер, которыми я могу пользоваться.
Вопросы без ответа
Стала я писать письма в Новоскошию – хотела выяснить, как такое могло произойти в наше время? Думала, что, может, мне удастся подать в суд и получить хоть какую-то компенсацию. Здесь ведь налицо врачебная ошибка.
Оказалось, что на первого хирурга я не могу подать никаких жалоб, даже вопроса не могу задать, потому что он не имеет лицензии в той провинции, где была операция. Он переехал в другую провинцию. А другая провинция не принимает к рассмотрению случаи, которые произошли не на ее территории. Таким образом, он совершенно вышел из-под ответственности, ни за что не отвечает.
Второй хирург – я пишу на него письма – оградился «бумажками». Например, я даже не помню, что подписывала consent form. Потому что этот документ мне дали на подпись, когда меня уже везли на операцию, и я находилась под действием медикаментов, которые вводят перед операцией, чтобы расслабить пациента. Это разновидность наркотиков, под действием которых теряется чувство реальности. Поэтому я совершенно не помню, что что-то подписывала.
Я у него спрашиваю: «Почему вы дали мне на подпись consent form, когда я уже была перед дверями операционной? Этот документ подписывается, когда человек находится в нормальном, сознательном состоянии, а не тогда, когда он даже прочитать ничего не может».
Я спрашиваю: «Почему в течение пяти лет от меня скрывали, что опухоль не была удалена?» Может быть, я поехала бы в Торонто, нашла бы других специалистов; предприняла бы что-то еще.
Я спрашиваю: «Почему с 2000-го года я числилась у вас как квадропледжик? Мне про этот диагноз никто, естественно, не говорил, напротив, уверяли, что я восстановлюсь, что операция прошла успешно. И как это вообще может быть, чтобы полностью парализованный человек мог работать, сдавать экзамены, заниматься физкультурой, много ходить и даже бегать?!
Я пишу: «Почему, когда я сказала, что хочу умереть, врачи согласились и стали вводить мне такую дозу наркотиков, при которой я не могла дышать; почему человеку, который был в такой депрессии, вообще разрешили пойти на такой шаг?» Ответ: «Ты не была в депрессии, у тебя было такое настроение (your mood)». И что, плохое, пусть даже безнадежное, настроение пациента дает право врачам лишать его жизни?
Я даже написала письмо психиатру, который меня наблюдал, с вопросом – «была ли я в депрессии, и какая разница между депрессией и плохим настроением (depression and mood)?» Ответа пока не получила.
Они говорят, что меня дважды посещал психиатр. Первый рез – перед тем как начали вводить мне наркотики. Я этого не помню. Ну хорошо, если посетил – пусть напишет мне, почему, если человек не хочет больше жить и решил умереть, это – не депрессия.
Если в течение трех недель у тебя такое состояние, что ты ничего не ешь, не пьешь, – это называется просто плохое настроение, а не депрессия; хочешь умереть – давай, мы тебе поможем.
Второй раз – когда я уже была на высокой доле наркотиков. Он сделал пометку, что у меня были галлюцинации. Я ему пишу: «Если Вы увидели, что у меня галлюцинации, почему Вы не проверили, какие медикаменты я получаю, почему Вы оставили меня в таком состоянии? Почему Вы ничего не сделали? Для чего Вы тогда приходили?»
В ответ на мои вопросы мне прислали большую коробку моих медицинских документов. Мне было очень трудно прочитать их (я еле шевелю пальцами), это для меня большой труд, но я все прочитала. И я там такое нашла, что просто уму непостижимо. Например, там есть такая фраза: «When it is approved… when she was to have a terminal sedation».
«Terminal sedation» назначают, когда человека готовят к смерти.
Я спрашиваю: «Разве это общепринятая практика – давать человеку terminal sedation? Почему вы вообще планировали дать мне terminal sedation?» Вспоминаю, что, когда я умирала, у меня появилось явное чувство, что меня хотят убить. Оказывается, это правда.
Мне ответили, что все делалось в соответствии с общепринятыми нормами, наркотики мне давались, чтобы обеспечить комфортное состояние (comfort zone).
Разве это общепринятые нормы – давать terminal sedation, увеличивать дозу наркотиков до состояния, когда человек не может ни дышать, ни глотать и находится в постоянных галлюцинациях?! И это называется комфортом (comfort zone)?!
Когда я ходила с «вокером», мне казалось, что жизнь кончилась. Теперь, когда я полностью парализована и борюсь за жизнь, хватаюсь за каждую соломинку, я была бы счастлива, если бы могла ходить с «вокером». Вот так меняется представление о жизни.
Я сейчас живу в аду. Но в аду есть несколько уровней. Я стараюсь из низших слоев ада вырваться наверх, что называется «upgrade my level». У меня постоянные сильнейшие боли. Все люди в таком состоянии, как я, «сидят» на антидепрессантах и обезболивающих. Их здесь назначают с легкостью. Я от них отказываюсь. Потому что они, как и наркотики, затмевают сознание.
Я не могу руководить своим телом, хочу хотя бы управлять своим сознанием, иначе что еще остается?"
core
10 авг. 2012 17:48
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Видно, что врачи задним числом доки нарисовали, подстраховались. Да и профсоюз наймет им пяток лучших адвокатов дьявола. В общем ей в суд надо идти, но,... не факт, что чего-нибудь добьется. Но, попытаться стоит. Там много уголовных статей. В любом случае, удачи ей и мои слова поддержки.
LiliyTiger
10 авг. 2012 20:17
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,И если в больших городах хоть что-то делают, то в провинции...вот к слову о колясках: дают лишь бы что дать( и то, лишь тем кто выдержит марафон оформления документов и пытку хождения по врачам, ведь на дом почти никто не едет, анализы многие в село не едут брать, а в поликлинике и близко нет лифта). А ещё надо убеждать, что тебе коляска нужна! А зачем? Сиди и все! Лишь этом году поставили Отто-Бокк, но как! Какой там учет потребностей, размеры, модели, бред! Привезли и сказали - разгружай!А комплектация коляски, урезали все что могли! Нет ни ремней, ни насоса, а от подголовника лишь дырочки остались!А все что надо докупить, починить, это ваши проблемы!И это лишь одна из сторон жизни инвалида в России, в частности в провинции.Какая там доступная среда, сиделка и дорожки у дома, я вас умоляю)))Да, хотелось бы жить в Канаде или где-то в Европе, хотя конечно же, там чужие не нужны, страны не резиновые. Многие я думаю хотели бы поменять страну с суровым выживанием, на спокойную жизнь! И это вовсе не от того, что страну не любим, а наверное от того, что это она нас не любит.
marival
10 авг. 2012 22:36
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Я вчера созвонилась с этой женщиной, её зовут Ольга. Рассказала ей о этом портале, об этой теме. Ольга знает, что её рассказ я поместила здесь и читает все отклики. Действительно, искать концы в этой истории будет непросто. Нужен хороший адвокат.
Taya
11 авг. 2012 22:47
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Когда я 8 лет назад задумалась об иммиграции в Канаду (у нас в семье нет инвалидов) и ходила на информационные сессии в Канадское посольство, то народ задавал разные вопросы. В том числе были и вопросы о кретериях здоровья. Каждый, кто иммигрирует, должен проходить медкоммиссию у проверенных врачей. Так я помню, что тетенька из посольства заявила, что для иммиграции непроходные заболевания - туберкулез, рак и спид. Также она упомянула, что знает случаи иммиграции инвалида-колясочника, который доказал, что работает и сам себя может обслуживать и не станет обузой для государства больше, чем другие люди.
Меня это очень удивило и поэтому случай запомнился. За это время многое что изменилось. Изменились правила иммиграции, сейчас иммиграция временно приостановлена. Тем не менее, ее откроют снова через полгода с новыми правилами по профессии, но медицинские правила за все эти годы кажется не менялись. Так что я думаю, что у некоторых шансы есть. Надо только держать руку на пульсе и быть в теме. Главное это конечно знание языка. Повторюсь, что сведения 8 летней давности, но я думаю что медицинские требования не сильно меняются со временем, в отличие от других.
vpch
12 авг. 2012 17:04
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Я нашёл оригинал рассказа от 2009года
Всё, связанное с ясновидением у меня вызывает определённые сомнения, а рассказ даётся именно в этой связи. Кстати, Марина, как себя чувствует Ольга через три года?
vpch
12 авг. 2012 17:12
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Вы это точно знаете?Откуда?
Джем
12 авг. 2012 19:36
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,
mathilda
12 авг. 2012 20:11
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Действительно, что же она не судится, если история так и была, как описана. В каждом районе любого города Канады есть бесплатные адвокатские конторы Community Legal Services, как раз для мплоимущих, инвалидов, социально и пр. несправедливо обиженных и ущемленных в правах. Приходи - жалуйся, заведут дело и бесплатно будут его вести. Лично знаю людей, кто выиграл большие суммы после несправедливого увольнения с работы и пр. Сама там оформляла кое-какие юридические бумаги для поступления в учебное заведение.
Т.е. каких-то наемных дорогих адвокатов героине истории и не надо, бесплатный юрист в Канаде - пожалуйста! Только не говорите что все в сговоре...
marival
12 авг. 2012 23:38
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Вика, нашла я эту женщину. Зовут её Ольга, живёт тоже в Ванкувере. Несколько раз созванивались. А рассказ с (её слов) написал другой человек. Сейчас расскажу подробнее.
marival
13 авг. 2012 00:44
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Действительно, с адвокатами здесь гораздо легче, чем в было в России. Они в Канаде либо бесплатны (постоянно к таким обращаемся)... Либо платные адвокаты. Но они работают от процента с выигранной в суде суммы. Поэтому они кровно заинтересованны в том, что-бы их клиент получил как можно больше!
Заранее денег таким адвокатам не платят. Но и возьмутся они за дело - только если видят, что в нём есть рациональное зерно и они могут его выиграть. И после выигранной для клиента суммы, они вычтут за свою работу процентов 30. У каждого адвоката свой процент.
Девять лет назад, у нас был такой опыт. Мой супруг ехал на машине с работы и в него врезался автомобиль с пьяным подростком за рулём. Обе машины вдребезги, но никто (слава богу) не пострадал. Так... Больше напугались. Стаховая компания уже через неделю полностью возместила нам стоимость машины. Даже чуть больше, чем если бы мы её продавали.
Ну мы бы и забыли об этой истории. А знакомые говорят: «Срочно обращайтесь к адвокату. Можете выиграть кучу денег». Мы их послушались. Ничего адвокату не платили. Встретились с ним за всё время 4(!) раза. Общались в основном письменно. Выполняли всё, что он нам советовал. И через три года, страх.компания (где был застрахован автомобиль) выписала нам (через адвоката) чек на 50 тысяч.
30 процентов (от этой суммы) адвокат забрал себе, а остальное получили мы. Суда никакого не было. Дело разрешилось до суда. Мы даже не ожидали, что будет такая большая сумма.
Я вот думаю, что адвокаты в Ольгином деле не видят никакой перспективы. Иначе, они (с огромной радостью) ухватились бы за такую возможность заработать. Ведь если доказать серьёзную врачебную ошибку,с серьёзными последствиями для здоровья... Речь может идти о нескольких миллионах долларов компенсации. И адвокаты могут здорово заработать на этом!
И ещё. Вот эта фраза из рассказа Ольги вызывает недоумение: » Они ушли – видимо, посовещаться. Потом вернулись: «А ты знаешь, что ты – обуза для общества?» Я говорю: «Тогда примите закон убивать инвалидов».
И не только это. Не хочу обидеть Ольгу, но тут как будто заговор какой-то (со стороны разных врачей и клиник) против отдельно взятого инвалида.
mathilda
13 авг. 2012 00:59
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Марина, живя в Канаде и читая эту историю, на ум приходит что адвокаты могут заработать буквально на всем, из описания получается сплошное ущемление человеческих прав. Здесь же с этим очень строго, не дай бог кто-то кого-то недопонял даже, все бегут в такие конторы "качать права". А из истории вырисовывается отвратительное обращение к героине на каждом шагу. Очень удивляет что она встретила такое огромное количество негатива
marival
13 авг. 2012 01:15
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Света, согласна полностью! Я тоже писала об этом в предыдущем своём сообщении. Похоже просто на заговор всей системы против одного отдельно взятого инвалида. Причём, заговор абсолютно разных врачей, клиник.
А может тот человек, который и писал историю со слов Ольги, добавил ещё и своё видение ситуации.
Незнаю. Ещё "кольнул" один момент. Когда один хирург говорит пациенту, что предыдущий врач был молод и не смог сделать операцию правильно! Обычно в Канаде один врач отзывается о действиях другого врача очень осторожно. Потому что судов боятся.
mathilda
13 авг. 2012 03:44
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Хочется верить, что описанное фантастическое невезение - плод чьего-то творческого воображения; ну а если нет, и человек действительно пережил эту неприятнейшую ситуацию, желаю поскорее узнать позитивные стороны жизни в Канаде, коих немало!
marival
13 авг. 2012 04:04
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Я когда статью прочитала и узнала, что она живёт в одном со мной городе, то спросила у автора статьи: «Как я могу связаться с Ольгой? Может смогу помочь чем либо!». И мне дали её имейл, а ей мой. И когда Ольга дала мне свой телефон, то я в тот же день ей позвонила. Вот так и нашла!
marival
13 авг. 2012 08:33
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Мы с Ольгой общались не так уж много. Я узнала о ней совсем недавно - три дня назад. Прочитав ту статью. Созванивались всего три раза. И ещё так получилось, что я не знала и звонила в не очень удобное для неё время. Помните, она в своём рассказе написала:
«Около года я ждала своей очереди, и вот сейчас я нахожусь на этой программе. Я живу в доме, где 8 таких же, как я, инвалидов; на 1-м этаже – офис круглосуточного обслуживания.
Привозят продукты, убирают квартиру. Все делается по расписанию – в 9 кладут спать, в 7 поднимают; но слава Богу, что есть кому. Эта программа – лучшее, что существует для инвалидов; она называется shared care.
Мы живем самостоятельно, сами за все платим. Я живу на свою пенсию. У меня, наконец-то, есть телефон и компьютер, которыми я могу пользоваться.»
Я у Ольги спросила и она мне рассказала, что то место, где она живёт – это обычный жилой дом. В хорошем районе. Кстати, у меня там мама недалеко квартиру получила. В Ольгином доме только 8 квартир занимают инвалиды, а во всех остальных живут обычные канадские семьи.
То есть, в квартире она живёт одна. Но за ней осуществляется круглосуточный уход. Как я поняла, у каждого человека (в каждой квартире) своё расписание, всё по часам. Каждый раз, когда мы с ней созванивались, к Ольге кто-то приходил. Из тех, кто за ней ухаживают. И это здорово! Что она не одна.
Печатать ей нелегко. Она говорит, что даже очень маленький по объёму текст, набирает очень долго. И у ней нет наклеек с (русскими буквами) на клавиатуру. Мне на имейл письма от неё приходят на английском. Кстати, может кто подскажет такую программу. Ну к примеру, что-бы она напечатала сообщение на английском, а оно автоматически переводила бы текст на русский.
Конечно, будет не очень гладко, зато понятно для всех. Я дала ей ссылку на этот форум, а она ответила, что кто её на английском читать будет. Но тему эту она просматривает.
А вообще, я поняла, что Ольга активно занимается общественной работой. По поводу адвокатов, врачей и т.д. я не успела толком расспросить. Но я обязательно это сделаю. Может какой-то совет сможем дать. Хотя, у Ольги хороший английский и женщина она не глупая. Такой серьёзный вуз закончила! А значит умеет искать информацию. Ну так, на всякий случай.
Pups
13 авг. 2012 12:56
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Гы, улыбнуло:
а ежели проиграют, то ни чего адвокату не заплатят ))) специально посмотрел стоимость адвокатов в Канаде -
How much can you expect to pay?
Rates for legal fees vary based on location, experience of the lawyer, and the nature of the matter. Believe it or not, rates may vary anywhere from $50 an hour to a $1,000 an hour or more.
In rural areas and small towns, lawyers tend to charge less, and fees in the range of $100 to $200 an hour for an experienced attorney are probably the norm. In major metropolitan areas, the norm is probably closer to $200 to $400 an hour. Lawyers with expertise in specialized areas may charge much more.
In addition, you can expect to be charged at an hourly rate for paralegals and other support staff. A good paralegal's time, for example, may be billed out at $50 to a $100 an hour or perhaps more. It would not be unusual for a legal secretary's time on things like document production to be billed out at perhaps $25 to $50 an hour.
обственно мед. баталии в суде - одни из самых дорогих и затратных по времени.
marival
13 авг. 2012 22:35
Как живётся инвалиду - колясочнику в Канаде,Рассказывать о канадских адвокатах можно много. Это действительно одна из самых высоко оплачиваемых профессий. Но это совсем не означает, что если у тебя нет денег, то ты останешься без правовой помощи. Адвокаты, как правило, (не все, но в большинстве своём) работают по узкой специализации.
Одни сидят исключительно на автоавариях. Как раз про такой опыт я и рассказала. Адвокат смотрит на твоё дело и решает браться за него или нет. Если ты в аварии не виноват, то подписываешь договор о том, что после получения компенсации, он вычтет у нас процент за свою работу. В нашем случае, о котором я рассказывала – мы отдали 30 процентов после того, как получили 50 тыс.
Другие адвокаты сидят исключительно на криминальных делах. Но это совсем другая песня. И с этой стороной адвокатской деятельности, я не знакома. Слава богу! Ещё есть категория адвокатов, которые занимаются только имиграцией в Канаду.
А есть и такие, которые сидят исключительно на судах с фармацефтическими компаниями, с частными врачами и госпиталями. По канадскому телевидению (во время рекламы) постоянно идут ролики такого плана. Например: « Если вы долгое время работали в строительной индустрии (или долгое время принимали такое-то лекарство и т.д и т. п.), а теперь у вас появились такие-то симптомы или вы страдаете таким то заболеванием... Срочно позвоните в нашу адвокатскую контору.«
Это означает, что они будут представлять ваши интересы и судиться с какой-нибудь крупной компанией. А за работу возьмут себе процент после получения вами компенсации. А если вы ничего не выиграете, то платить им ничего не нужно. Так что, всё не так однозначно, как вам может показаться. Очень уж много различных нюансов.
Я ещё не знаю, что предпринимала Ольга. Но! Если действительно имеет место врачебная ошибка... То ей нужно найти серьёзную адвокатскую контору, которая специализируется на судах с госпиталями и т.д. Позвонить туда. Приедет представитель, всё запишет. Ольга даст разрешение на то, что-бы от её имени сделать кое-какие запросы.
И только потом, адвокат будет решать – есть ли смысл браться за это дело. Можно ли что-то высудить. Если да, то тогда оговорят процент, который Ольга отдаст в случае успеха. Почему я знаю это? Потому что после аварии хотели подать в суд на компанию Вольво. В абсолютно новой машине не сработала подушка безопасности. У нас не получилось.