/ Форум / Архив / Мысли о жизни

Ответ для Mariella:

И вот еще поучения святых отцов на тему спасения

Чтобы увидеть ссылку
зарегистрируйтесь или войдите

Как спастись от будущих мучений?

Ежедневно утром, когда встаешь от сна, помышляй, что ты должен дать отчет Богу во всех делах твоих и - не согрешишь пред Ним, но страх Божий вселится в тебя.
Авва Исайя

Приступая к какому-либо делу, говори себе со вниманием: "Что будет, если сейчас посетит меня Господь мой?" И смотри, что ответит тебе помысл. Если осудит, сейчас брось дело то и возьмись за другое, потому что должно быть готовым на всякий час отойти в путь свой (умереть). За рукоделием ли сидишь, или в дороге находишься, или бываешь у кого, или вкушаешь пищу, всегда говори себе: "Что будет, если теперь позовет меня Бог?" Смотри, что отвечает тебе совесть твоя, и делай так, как она говорит тебе.
Все, что ни делаешь, делай, как бы сейчас тебе надобно было переходить в вечность, на суд к Богу.
Прот. А. Некрасов

Никто не говори: "Много согрешил я, нет мне прощения". Кто говорит это, тот не знает, что Господь на землю пришел призвать не праведников, а грешников (Лк. 5, 32). Но также никто да не дерзнет сказать: "Я не согрешил!" Кто говорит это, тот слеп: никто не чист от скверны; никто не свободен от греха, кроме единого Безгрешного.
Не будем недуговать самоправедностью; но не будем и отчаиваться в спасении, сознавая за собою грехи! Согрешили мы? Покаемся. Многократно согрешили? Многократно принесем покаяние. Бог радуется о всяком добром деле, преимущественно же о душах кающихся, ибо весь преклоняется к ним, принимает их собственными руками и призывает, говоря: Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф. 11, 28).
Прп. Ефрем Сирин

Ежедневно приводи себе на память Страшный суд, потому что на нем должно будем дать ответ за всякий день. Нужно каждодневно вызывать на суд нашу душу и давать себе отчет в своем поведении и деятельности; это делали даже и лучшие из языческих мудрецов, например Катон. Ложась на постель по окончании дня, он подвергал свою душу вопросу: "От какого недостатка ты ныне избавилась? Какую худую склонность ты преодолела? В чем ты улучшилась?". "Я всякий день, - говорит Цицерон, - становлюсь для себя обвинителем и судиею. Когда свеча моя угаснет, я обращаюсь к обозрению всего моего дня; я пересматриваю все мои слова и действия, не скрывая от себя и не прощаю себе ничего". (Цветник Духовный)

Страх будущих мучений предостерегает от греха
Если размышления о непрестающем, непостижимом для нас теперь сладостном блаженстве праведных в будущей жизни не столь сильно действует на нас, чтобы остановить нас на пути греха и побудить к добродетельной жизни - единой ведущей в Царствие Небесное, то будем хотя чаще приводить себе на память будущие ужасные, нескончаемые мучения в аду, ожидающие упорных, нераскаянных грешников.
Будем чаще сходить мыслию во ад, чтобы не сойти некогда туда самым делом.
Только потому мы считаем тяжкими земные скорби, что не изучили мучений адских.
Сто крат лучше чрез весь век в огне мучиться, нежели лишиться блаженной вечности.
Свт. Тихон Задонский

Если тебя палит огнь похоти плотской, противопоставь ему огнь геенский, и огнь похоти твоей тотчас погаснет и исчезнет. Хочешь ли сказать что-нибудь гнусное, помысли о том скрежете зубов, и страх оного обуздает язык твой. Желаешь ли сделать какое похищение, послушай, что Судья оный повелевает и говорит: свяжите ему руце и нозе, и вверзите его во тьму кромешную (Мф. 22, 13); и таким образом изгонишь и сию страсть. Если ты предан пьянству и ведешь жизнь невоздержную, то послушай, что говорил богач оный: посли Лазаря да омочит конец перста своего в воде, и устудит язык мой: яко стражду в пламени сем; и не получил помощи (Лк. 16, 24-25). Часто приводя сие на память, наконец ты отстанешь от страсти невоздержания. Если ты любишь увеселения, рассуждай о тесноте и скорбях, имеющих быть там; после сего ты и думать не станешь об увеселениях. Если ты жесток и немилосерд, то почаще припоминай тех дев, которые за то, что погасли их светильники, не были допущены в чертог Жениха, и ты скоро сделаешься человеколюбивым. Нерадив ты и беспечен? Размышляй о судьбе скрывшего талант свой, и ты сделаешься быстрее огня. Тебя снедает страсть, как бы завладеть состоянием ближнего твоего? Воображай непрестанно тот неумирающий червь, и сим образом легко освободишься и от сей болезни, и все прочие слабости свои исправишь. Бог ничего не заповедал нам трудного и тяжкого. От чего же кажутся нам тяжкими заповеди Его? От нашего расслабления. Ибо как самое трудное при нашем страдании и ревности делается легким и удобоисполнимым: так и легкое от нашего разленения делается тяжким.
Свт. Иоанн Златоуст

Богоугодная жизнь - залог спасения

Все зависит от того, как пользуемся мы настоящим. Небо и ад в нашей воле.
Не надейся даром достать себе неба, не живя достойно неба. Не живя для неба на земле, нельзя
попасть в небо за пределом гроба.
Филарет, архиеп. Черниговский

Ходи по земле, а жительство имей на небесах. Взор обращай долу, а душу - горе.
В ад можно прийти или упасть, хотя того не хочешь и не думаешь о том: на небо нельзя взойти, когда не хочешь и не думаешь о том.
Свт. Филарет Московский

Ответ для RBarthes:

RBarthes:
НЕТ.

Паша, ты ХОРОШО подумал?
ОЧЕНЬ хорошо?
Седьмая заповедь гласит-НЕ УБИЙ!

Ответ для Роман:

Роман:
Если тебя палит огнь похоти плотской, противопоставь ему огнь геенский, и огнь похоти твоей тотчас погаснет и исчезнет. Хочешь ли сказать что-нибудь гнусное, помысли о том скрежете зубов, и страх оного обуздает язык твой.

Запомним.

И как после этого отвечать атемстам, которые намекают, что важной частью мотивации верующих является элементарный страх перед адом и желание заработать жизнь в раю?

Ответ для Stich:

Мне каюк. Я ни хрена не знаю. Под седьмой заповедью чаще понимают

Седьмая заповедь гласит: «Не прелюбодействуй» (Исход 20:14), а это значит что запрещается изменять своему супругу, всякая незаконная и нечистая любовь и все что этому способствует. В этом обзоре дается краткое объяснение этой заповеди, ее история, влияние на весь мир, теперешнее положение и православная точка зрения.

И я это имел в виду.

Кстати, выполняют ли верующие "не убий"? По-моему, полно православных за смертную казнь. Или это уже не убийство? А когда священник благословляет воинов на битву?

Ответ для RBarthes:
А(С). Не, кажецца- это мне песец. Паша я прошу прощения, проглядел. Конечно-же, я имел ввиду 6-ю ШЕСТУЮ ЗАПОВЕДЬ.-Не Убивай!
Еще раз извиняюсь.
Просто" хвораю я"(с). Спина замучала.

Ответ для RBarthes:

RBarthes:
Кстати, выполняют ли верующие "не убий"?

По большей части-да. Те, которые не имеют, непосредственного отношения к Чести защиты Отечества. Во всяком случае православная максима гласит: Любите врагов ваших, гнушайтесь врагами Божиими, бейте врагов отечества.

RBarthes:
По-моему, полно православных за смертную казнь.

Безусловно-это частный грех, этих православных против шестой заповеди.
Смертная казнь безусловно убийство.

RBarthes:
А когда священник благословляет воинов на битву?

Когда этого требует Долг защиты Родины. Церковь рассматривает Честь служения Родине, как исполнение заповеди: Истинно говорю вам, нет любви более той, как если кто, положит главу свою, за други своя.(Ин. 15:13),

Ответ для RBarthes:

RBarthes:
Кстати, выполняют ли верующие "не убий"? По-моему, полно православных за смертную казнь. Или это уже не убийство?

По поводу отношения Православной Церкви к смертной казни

Чтобы увидеть ссылку
зарегистрируйтесь или войдите

Ответ для RBarthes:

RBarthes:
И как после этого отвечать атемстам, которые намекают, что важной частью мотивации верующих является элементарный страх перед адом и желание заработать жизнь в раю?

По поводу взаимосвязи веры и страха.

Чтобы увидеть ссылку
зарегистрируйтесь или войдите

Stich:
Истинно говорю вам, нет любви более той, как если кто, положит главу свою, за други свои

отжеж лукавый-то какой, Идеолог ваш патриотический! - только про "свою" главу и инструктирует. А то, что "за други свои" неминуемо придёца положить энную (чем больше, тем лудше!) кучу ВРАЖЬИХ ГОЛОВ (это, стало быть, тех самых, кои возлюбить надобно), - на то инструкции не дадено. Ибо то - по умолчанию. И дураку ясно.
- БРАВО! Браво, товарищщ Бог! Это очень эффективная идеологическая тактика: давать ПОЛУинструкции, ПОЛУуказания.
Ведь всегда можно спрятаться за недоговоренность: А Я ЭТОГО НЕ ГОВОРИЛ!!!

Ответ для Анатольич:

Анатольич:
блинн, это оказалось так увлекательно - демонстрировать убогость данного "тестирования"...
итак,

Большое спаибо за проделанную работу. Поскольку Вы сказали, что любой разговор о теологии можете свести к психологии, то развинчивать вашу позицию начну с психологии ... Психологии атеиста разумеется.

Чтобы увидеть ссылку
зарегистрируйтесь или войдите

[q][ Так, темой веры интересовались – и лично, и в профессиональном плане – Уильям Джемс и Зигмунд Фрейд. Вспомним хотя бы «Волю к вере» Джемса, или его знаменитое «Разнообразие религиозного опыта». Эти книги – попытка осмыслить веру через психологические (иными словами – естественные) причины. Теоретический подход Джемса к религии вполне благожелателен, но его личная позиция пропитана скептицизмом и сомнениями, а сами работы (как и психологическая наука в целом) активно подрывали основы веры. Общеизвестно и критическое отношение Зигмунда Фрейда к религии, в особенности к христианству. Мы вернемся к этому несколько позже, а пока лишь отметим выраженный интерес Фрейда к теме Бога и религии.

Основы психологии прочно связаны с критическим переосмыслением религии, так что не стоит удивляться настороженности, с которой большинство профессиональных психологов относится к попыткам исследовать психологию атеизма. Ведь многим из них в таком случае предстоит занять оборонительную позицию и испробовать на себе собственное лекарство. Психологи привыкли наблюдать за другими людьми и истолковывать их поведение; пора им самим почувствовать, каково находиться под микроскопом психологической теории и практики. В этой статье я надеюсь показать, что психологические концепции – оружие обоюдоострое: с их помощью можно объяснить и веру, и безверие. Как сказано в Евангелии от Луки, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам.

Хочу выделить два момента, лежащие в основе моих наблюдений. Во-первых, я исхожу из того, что причины, мешающие людям уверовать в Бога, имеют не рациональную, а психологическую основу – в самом широком смысле этого слова. Мне не хотелось бы задеть известных философов, верующих и неверующих, – но я не сомневаюсь, что каким бы существенным ни было влияние рациональных выводов, иррациональные психологические причины воздействуют на человека значительно сильнее.

«Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено» – но психологу следует хотя бы попытаться понять его. Я предполагаю, что серьезным барьером на пути к вере являются психологические сложности невротического характера (ниже я опишу некоторые из них). Таким образом, человеку верующему следует учитывать, что под неверием могут скрываться психологические мотивы и побуждения, зачастую неосознаваемые.

Апостол Павел, которого можно смело причислить к первым теоретикам бессознательного, писал: «...потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу... в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего...» (Послание к Римлянам 7:18, 23). То есть психологические факторы могут быть помехой и в вере, и в поведении; факторы эти часто бывают неосознанными. На мой взгляд, это здравая мысль – как в психологическом, так и в богословском отношении. Далее: логично будет предположить, что эти факторы проявляются в разной степени. Одним было дано многое: благоприятное воспитание и социальная среда, черты характера и так далее; таким людям уверовать в Бога было значительно легче, чем тем, кто вырос в бездуховной среде или преодолевал иные трудности. В Писании недвусмысленно сказано, что дети – даже в третьем и четвертом поколениях – страдают за грехи отцов, в том числе и отцов верующих. Итак, во-первых: у некоторых людей психологические барьеры по отношению к вере гораздо сильнее, чем у других. И это вполне согласуется с библейским утверждением: мы призваны не осуждать грешника, но исправлять зло.

Отметим, во-вторых, что никакие трудности в вопросах веры не лишают человека свободы выбора: он сам решает, принять или отвергнуть Бога. Это утверждение не противоречит предыдущему. Давайте рассмотрим этот вопрос подробнее. Некоторым людям – по причинам, связанным с прошлым опытом, нынешним образом жизни и так далее – поверить в Бога гораздо сложнее, чем остальным. Но, по всей видимости, на протяжении жизни мы неоднократно совершаем выбор: двигаться к Богу или удаляться от Него. Перед кем-то на пути к Богу стояло множество препятствий; они многие годы шли к Нему малыми шагами, но все еще не дошли. Кому-то, чтобы обрести веру, не хватит и целой жизни – но мы полагаем, что каждого из нас будут судить по тому, насколько он приблизился к Богу, насколько любил людей и как распорядился тем, что ему было отмерено. У других нет никаких психологических барьеров, но они обладают такой же свободой выбора и могут отвергнуть Бога – как многие, несомненно, и поступают. Итак, суть проблемы в свободе воли и в греховной природе человека – но можно исследовать психологические факторы, предрасполагающие к неверию и создающие препятствия вере в Бога.

Психология атеизма: социальные и личные мотивы

В среде западных интеллектуалов принято считать, что вера в Бога покоится на всевозможных иррациональных, незрелых потребностях и желаниях; а вот атеизм и скептицизм, наоборот, опираются на рациональную и зрелую оценку состояния вещей. Прежде чем рассмотреть эту позицию, я хотел бы поделиться собственным опытом.

Я получил христианское воспитание, хотя и довольно поверхностное. Атеистом я стал в колледже в 50-е годы. В аспирантуре и в Нью-йоркском университете, где я работал практическим психологом, я по-прежнему не верил в Бога. В христианство я обратился (точнее, вернулся к прежней вере) в возрасте почти сорока лет, неожиданно для себя, все в той же нерелигиозной среде университетских психологов Нью-Йорка.

Я бы не стал утомлять вас подробностями своей биографии, если бы не желание показать на собственном примере, почему я двадцать лет (с восемнадцати до тридцати восьми) не верил в Бога. Сегодня у меня нет сомнений, что мои атеизм и скептицизм были порождены поверхностными, иррациональными причинами, не имеющими, как правило, интеллектуальной или моральной цельности. И я уверен, что причины эти по-прежнему распространены в интеллектуальных кругах, и в особенности среди ученых, имеющих дело с общественными науками.

Вот основные факторы, породившие мой атеизм (впрочем, тогда я вряд ли это осознавал).

Общие социальные причины. В юности меня очень тревожил мой социальный статус. Во-первых, я был уроженцем Среднего Запада – происхождение до ужаса скучное, ограниченное и провинциальное. Что романтического или впечатляющего в том, чтобы родиться в Цинциннати, штат Огайо? Или в немецко-английско-швейцарских корнях? Выходец из среднего класса – среднее некуда. И вот, вырвавшись из унылого, недостойного (по моим представлениям) и социально постыдного прошлого, я стремился вступить в новый, волнующий – нет, чарующий! – светский мир и прижиться в нем. Думаю, в последние два столетия подобные мотивы были характерны для множества молодых честолюбцев, рвавшихся вверх по социальной лестнице. Вспомним Вольтера, который сумел войти в блестящий, аристократический, изысканный Париж – и до конца жизни стыдился своего мещанского, провинциального происхождения; вспомним о том, как ассимилировались евреи, вырвавшиеся из своих гетто, – и сравним с прибывшим в Нью-Йорк вышеупомянутым молодым человеком, который стесняется своих консервативных родителей. Социальное давление такого рода отвратило многих от веры в Бога и от всего, что с ней связано.

Помню, у нас в аспирантуре проходил небольшой семинар, где оказалось, что едва ли не у каждого участника был подобный опыт социальной адаптации к «современной жизни». Один из нас жаждал освободиться от своих южных баптистских корней, второй бежал из маленького мормонского городка, третий – из нью-йоркского еврейского гетто в Бруклине. Четвертым был я.

Социальные причины частного характера. Стать атеистом меня побуждала и другая немаловажная причина: я хотел, чтобы меня признали коллеги, важные и влиятельные ученые-психологи – особенно мои преподаватели в аспирантуре. Став аспирантом, я тщательно овладевал специфической субкультурой академической психологии. Мои наставники из Стэнфордского университета, как бы ни расходились их профессиональные взгляды, были едины в двух моментах: в профессиональном честолюбии и в отрицании религии. Как сказал псалмопевец: «...Ибо нечестивый хвалится похотью души своей; корыстолюбец ублажает себя. В надмении своем нечестивый пренебрегает Господа: «не взыщет»; во всех помыслах его: «нет Бога!» (Псалом 9:24-25).

Приспосабливаясь к окружению, я учился вести себя «как подобает»; совершенно так же я учился и «мыслить, как подобает настоящему психологу», равняясь на «правильные» (читай – «атеистические») идеи и позиции.

Комфортный образ жизни. И, наконец, в этот список поверхностных, но тем не менее сильных иррациональных факторов, подталкивающих к атеизму, я хочу внести и житейское стремление к легкой жизни. Вне всяких сомнений, в нашем нео-языческом светском мире крайне неудобно быть верующим и вести соответствующий образ жизни. Вернувшись к вере, я отказался от многих житейских удовольствий и лишился изрядной части свободного времени.

Думаю, не стоит объяснять, от каких мирских удовольствий предстоит отказаться человеку, обратившемуся к вере. Кроме того, религиозная жизнь требует времени и определенных финансовых расходов: верующий посещает церковные службы, участвует в церковных группах, молится, читает Библию, помогает окружающим. Для человека занятого (как я, например) это не так уж просто. Вне всяких сомнений, обращение к вере связано с серьезными неудобствами.

Вы можете подумать, что подобные соображения важны разве что для незрелого юнца – наподобие того, каким я сам был в двадцать лет. Но нет. Приведу в пример Мортимера Адлера, известного американского философа и писателя, который много размышлял о Боге и религии. Одна из последних его книг называется «Как думать о Боге. Пособие для язычников XX века» (How to Think About God: A Guide for the 20th Century Pagan; 1980). Адлер энергично доказывает существование Бога и в последних главах книги уже почти готов принять Его – но все же не решается сделать последний шаг и остается «в обширной компании религиозно неприсоединившихся» (Graddy, 1982). Возникает впечатление, что это решение идет скорей от воли, чем от ума. И, как отмечает один из критиков (Graddy, 1982), тому есть подтверждение в автобиографии Адлера – «Философ без определенных занятий» (Philosopher at Large; 1976). Размышляя о том, почему он дважды останавливался в шаге от религиозного обращения, Адлер приходит к выводу, что «причина кроется в состоянии воли, а не в состоянии души». Далее Адлер замечает, что обращение к религии «потребовало бы от меня в корне изменить образ жизни...». «Дело всего лишь в том, что я не хотел принять образ жизни истинно верующего человека» (Graddy, p. 24).

Именно так! Вот в высшей мере честное и осознанное признание того, что быть «истинно верующим человеком» слишком сложно, слишком неудобно. Осмелюсь предположить, что именно такие поверхностные причины и определяют позицию многих неверующих.

Итак, подытожим: атеизм как нельзя лучше подходил мне и для удовлетворения социальных амбиций, и для осуществления профессиональных задач ученого-психолога, и для моей тяги к комфортному образу жизни. Скажу честно: для меня в атеизме таились все прелести возвращения в пубертатный период. [2]

Психология атеизма: психоаналитическая трактовка

Как известно, фрейдовская критика веры в Бога исходит из того, что вера имеет психологическую природу и потому не заслуживает доверия. Имеется в виду, что Бог – всего лишь проекция глубинных бессознательных желаний человека; Бог есть исполнение желания, связанного с детской потребностью в защите и безопасности. Эти желания часто не осознаются, поэтому, если человек отрицает такую интерпретацию, его словам не стоит доверять. Заметим, что Фрейд, разрабатывая этот подход, повысил значимость обращения к чувствам (ad hominem argument). Фрейд проясняет свою позицию в работе «Будущее одной иллюзии» (“The Future of an Illusion”; 1927; Зигмунд Фрейд, в сб. «Неудовлетворенность культурой», М., «Московский рабочий», 1990):

«Религиозные представления вышли из той же потребности, как и все другие достижения культуры, – из необходимости защитить себя от подавляющего превосходства природы» (с. 116). Таким образом, религиозные верования – это «иллюзии, исполнение древнейших, сильнейших, настоятельнейших чаяний человечества. ... Мы уже знаем, что пугающее впечатление детской беспомощности пробудило потребность в защите любовью, потребность, нашедшую свой объект в лице отца. ... Благим управлением божественного провидения умаляется страх перед житейскими опасностями…» (с. 124).

Давайте рассмотрим эту аргументацию внимательней. Она чрезвычайно слаба, хотя атеисты и скептики принимают ее на ура.

Пункт первый: из умозаключений Фрейда следует, что доводы против религиозной веры в равной степени относятся и ко всем остальным достижениям цивилизации. Если психическая природа интеллектуальных достижений сводит на нет их реальную ценность, то физика, биология – не говоря уже про сам психоанализ – имеют то же самое уязвимое место.

Во втором параграфе звучит еще одно странное утверждение: Фрейд называет стремление обрести защиту и руководство любящего Отца «древнейшим и настоятельнейшим чаянием человечества». Но если это желание действительно столь сильное и древнее, то следовало бы ожидать, что роль бога как благосклонного отца будет подчеркиваться и в дохристианской религии. Однако это далеко не так – и для язычества средиземноморского мира, и, скажем, для таких известных религий, как буддизм и (большей частью) индуизм. А существенная особенность иудаизма и особенно христианства состоит именно в отношении к Богу как любящему Отцу.

Но оставим эти логические неувязки и рассмотрим проективную теорию Фрейда в ином аспекте. Дело в том, что эта теория не является неотъемлемой частью психоанализа и поэтому не может претендовать на поддержку психоаналитической теории в целом. Это, можно сказать, всего лишь отдельный вопрос. На самом деле, критический подход Фрейда к религии связан его личностными особенностями; это своеобразный метапсихоанализ – некая концепция, основанная на осмыслении личного опыта, слабо связанная с фрейдовскими клиническими представлениями. Если провести разграничение и отделить проективную теорию от основной части психоаналитической теории Фрейда, становится понятна ее широкая популярность за границами психоанализа. Приведем пару свидетельств в пользу этого подхода к проективной теории.

Во-первых, сама теория появилась гораздо раньше: ее ясно изложил Людвиг Фейербах в книге «Сущность христианства» (1841, 1957). Толкование Фейербаха было широко известно в кругах европейских интеллектуалов, а юный Фрейд читал Фейербаха запоем (см. Gedo & Pollock, 1976, с.с. 47, 350). Приведем несколько типичных цитат из Фейербаха:

«Человек потерял – выражает ли он это словами, тем самым осознавая, или же неосознанно – потерял своего Бога (1841, 1957, p. 33). Человек проецирует свою природу на окружающий мир, пока не найдет ее внутри себя (с. 11). Жить в проецируемых мечтах-образах – вот сущность религии. Религия приносит реальность в жертву проецируемым мечтам... (с. 49)». Можно привести и другие примеры, когда Фейербах описывает религию в «фрейдистских» терминах – как исполнение желаний и т. д. Заслуга Фрейда состоит в том, что он эту теорию воскресил, изложил гораздо красноречивей и опубликовал – уже в те времена, когда ее потенциальная аудитория значительно расширилась. Кроме того, подразумевалось, что открытия психоанализа и сама психоаналитическая теория серьезно подкрепляют эту концепцию. В «Будущем одной иллюзии» Фрейда влияние Фейербаха проявляется в таких понятиях, как «подавляющее превосходство природы» и «пугающее впечатление детской беспомощности».

Другое свидетельство того, что проективная теория не стоит на психоаналитическом фундаменте, мы получаем непосредственно от Фрейда, из его собственных уст. В 1927 году он пишет своему другу Оскару Пфистеру (Oskar Pfister) – ревностному протестанту, пастору и в то же время одному из первых психоаналитиков:

«Давайте скажем с полной откровенностью о том, что взгляды, выраженные в моей книге [«Будущее одной иллюзии»], не входят в аналитическую теорию. Это мои личные взгляды» (Переписка Фрейда и Пфистера, 1963 г., с. 117). Таким образом, проективная теория Фрейда – это очередная, несколько иная интерпретация веры в Бога; несмотря на явно психоаналитический характер, это всего лишь переработка проективной теории Фейербаха – и довольно небрежная интерпретация Фрейдом идеала эго. Сама концепция суперэго, в том числе идеального «Я», есть «продолжение Эдипова комплекса», проекция идеализированного отца – возможно, Бога-как-Отца (см. Фрейд, 1923, 1962, с.с. 26-28; с. 38).

Отметим далее, что идеал эго не привлекает особого внимания Фрейда и не получает дальнейшего развития в его работах. Более того, идеал эго вполне можно интерпретировать как заимствование из проективной теории Фейербаха. Итак, в психоанализе нет существенных теоретических обоснований в пользу того, что вера в Бога – невротичное проявление. Фрейд или использует гораздо более раннюю фейербаховскую проективную теорию (или, по-другому, «теорию иллюзии»), или же включает концепцию Фейербаха в свое понятие об идеале эго. Возможно, именно поэтому Фрейд пишет Пфистеру, что «Будущее одной иллюзии» нельзя считать неотъемлемой частью теории психоанализа.

Атеизм как осуществление эдиповой мечты

Фрейд совершенно справедливо полагал, что вера, порожденная такими могущественными силами, как бессознательные незрелые потребности, может быть иллюзорной. Но вот что парадоксально: в сущности, Фрейд предложил новый, весьма действенный способ понимания невротической природы атеизма. (Подробнее см. Vitz and Gartner, 1984a, b; Vitz, 1986)

Эдипов комплекс

Наряду с бессознательным, центральное место в теории Фрейда занимает широко известный в наши дни эдипов комплекс. Для мужчин основные проявления этого комплекса следующие: примерно от трех до шести лет у мальчика развивается сильное сексуальное влечение к матери и одновременно ненависть и страх по отношению к отцу, желание взять над ним верх, «стремление к власти». Мальчик знает, что отец, который больше и сильнее, стоит на пути его желаний – в этом и состоят причины ненависти. Детский страх перед отцом может проявляться в страхе перед кастрацией, но обычно носит более общий характер. Конечно, сын не убивает отца, но считается, что отцеубийство – обычное явление в фантазиях и снах ребенка. Предполагается, что «разрешение» комплекса происходит, когда сын поймет, что не может заменить отца, а страх перед кастрацией приводит к отождествлению с отцом (то есть с агрессором) и подавлению пугающих исходных компонентов эдипова комплекса.

Существенно, что эдипов комплекс, согласно Фрейду, невозможно устранить окончательно, он способен проявиться в последующие периоды (в пубертатный период – почти всегда). Таким образом, мощные компоненты смертоносной ненависти и кровосмесительных желаний внутри семьи никогда себя не изживают, а всего лишь маскируются и подавляются. Вот что говорит Фрейд о невротическом потенциале этой ситуации:

«Эдипов комплекс есть истинное ядро неврозов... То, что остается от комплекса в бессознательном, представляет основу для дальнейшего развития неврозов во взрослом возрасте». (Фрейд, 1919, стандартное издание, 17, с. 193; см. также 1905, с.и., 7, с. 226 и далее; 1909, с.и., 11, с. 47). Короче говоря, все неврозы коренятся в эдиповом комплексе. Очевидно, что у большинства людей это не приводит к серьезным неврозам, а проявляется, скажем, в отношении к начальству, в снах, оговорках, случайных ошибочных действиях и т. д.

Итак, Фрейд, постулировав эдипов комплекс в качестве универсального источника неврозов, невольно отыскал прямой путь к пониманию того факта, что отрицание Бога уходит корнями в подсознательные желания. Эдипов комплекс, возникающий в детстве, кроется в подсознании, а его основные симптомы (ненависть к отцу и желание, чтобы он не существовал) особенно остро проявляются в желании низвергнуть или убить отца. Бог у Фрейда – психологический эквивалент отца, так что эдипова мотивация естественным образом выражается в мощном подсознательном желании, чтобы Бога не было. Таким образом, если исходить из системы взглядов Фрейда, атеизм есть иллюзия, вызванная эдиповым желанием убить отца и занять его место. В поведении, игнорирующем существование Бога, проступает не столь уж замаскированное желание убить Его: вспомним отражающие такое желание сны с уходящим или исчезающим образом родителя. «Бог мертв» – вот явное, неприкрытое осуществление эдиповой мечты.

Несложно разглядеть эдипов комплекс во многих современных проявлениях атеизма и скептицизма. Взять, например, издателя журнала «Плейбой» Хью Хеффнера или того же Джеймса Бонда с их бесчисленными девушками и отторжением Бога – эти люди явно переживают эдипов комплекс и первичный бунт (см., напр., «Тотем и табу»). Нетрудно вспомнить и других скептиков, переживающих тот или иной вариант того же сценария сексуального потребительства и вседозволенности в сочетании с нарциссическим самопоклонением.

Конечно, эдипова мечта – не только завладеть матерью или другими женщинами в группе, убив отца, но и занять его место. К этому и стремится современный атеизм. Не Бог, а именно человек осознанно провозглашается высшим источником могущества и совершенства во Вселенной. Гуманистические подходы превозносят человека и его «возможности» почти так же, как религия восхваляет Творца. Мы деградировали от единобожия к многобожию, а потом каждый из нас сам стал маленьким божком. В сущности, человек в своем самолюбовании и эдиповых желаниях пытается преуспеть там, где потерпел поражение дьявол; человек норовит усесться на Божий престол. Теперь благодаря Фрейду мы лучше понимаем глубоко невротическую и совершенно недостоверную психологическую подоплеку атеизма.

Интересный пример эдиповой мотивации – Вольтер, главный религиозный скептик XVIII века, отрицавший христианскую и иудейскую идею личного Бога – Бога-как-Отца. Вольтер был теистом (или же деистом) и верил в космического, безликого Бога, понять которого человек не в силах.

С психологической точки зрения существенно, что этот человек яростно отвергал отца – он даже отказался от отцовской фамилии и назвался «Вольтером». Происхождение этой фамилии не совсем понятно; по распространенной версии, она составлена из букв имени его матери. В 1718 году, когда Вольтеру было двадцать с небольшим, он опубликовал пьесу «Эдип» – это первое его произведение, поставленное на сцене. В «Эдипе», написанном по мотивам древнегреческого мифа, муссируются темы религиозного и политического бунта. Вольтер, как и Фрейд, всю жизнь тешился мечтой о другом, настоящем отце. Выходец из среднего класса, Вольтер явно мечтал о благородном, аристократическом происхождении; желание иметь более родовитого отца ярче всего проявилось в пьесе «Кандид». Итак, мы наблюдаем враждебность к собственному отцу, религиозный бунт против Бога-Отца и политический – против короля, общепринятого воплощения фигуры отца; все это – проявление тех же базовых потребностей. С точки зрения психолога, бунт Вольтера против отца и против Бога легко интерпретировать как исполнение эдиповой мечты, как утешительные иллюзии – а согласно Фрейду, такая позиция недостойна зрелого ума.

Дидро, великий энциклопедист и ярый атеист (можно сказать, основоположник современного атеизма), тоже был озабочен эдиповым комплексом. Фрейд с одобрением цитирует Дидро:

«Если маленького дикаря предоставить самому себе, если глупость его сохранится, а к ничтожным чувствам грудного ребенка добавятся неистовые страсти тридцатилетнего мужчины, то он удавит своего отца и ляжет со своей матерью» (из “Le neveau de Rameau”; цит. по лекции XXI Фрейда, «Вводные лекции» (1916 – 1917), стереотипное издание, 16, сс. 331-338).

Психология атеизма: теория «отсутствующего отца»

Мне, конечно же, известно, что фрейдовскую теорию эдипова комплекса следует принимать лишь отчасти. Да и сам я считаю, что эта концепция адекватна лишь в некоторых случаях; использовать ее в качестве универсальной модели подсознательной мотивации не стоит. Эдипов комплекс – единственное известное мне теоретическое положение, позволяющее глубже понять атеизм, поэтому я обрисую собственную модель, развивающую выдвинутый Фрейдом тезис. В очерке, посвященном Леонардо да Винчи, Фрейд делает следующее замечание:

«Психоанализ научил нас видеть тесную связь между отцовским комплексом и верой в Бога; он показал нам, что личный Бог психологически – не что иное, как идеализированный отец, и мы наблюдаем ежедневно, что молодые люди теряют религиозную веру, как только рушится для них авторитет отца» (1910, «Леонардо да Винчи», Ростов-на-Дону, «Изд-во Ростовского университета», 1990, с. 38). Здесь ничего не сказано ни о неосознанных сексуальных желаниях в отношении матери, ни об универсальной ненависти-соперничестве, сфокусированной на отце. Нет, Фрейд отчетливо заявляет: если ребенок или молодой человек разочаруется в своем земном отце и перестанет его уважать, он лишится и веры в своего Отца небесного. Конечно, разочарование и утрата уважения могут возникнуть по самым разным причинам. Некоторые из этих причин, подкрепленные клиническими данными, приведены ниже:

Отец есть, но он явно слаб, труслив и недостоин уважения – пусть даже в остальном приятен и «мил».

Отец есть, но он склонен к физическому, сексуальному или психологическому насилию.

Отца нет – он умер, оставил семью или отказался от нее.

Сведем эти предполагаемые детерминанты атеизма в гипотезу «отсутствующего отца». В поддержку этой гипотезы я приведу факты из жизни известных атеистов – кстати, сама гипотеза пришла мне в голову именно во время чтения их биографий.

Начнем с Зигмунда Фрейда и его отношений с отцом, Якобом. Биографы сходятся в том, что Фрейд испытывал глубокое разочарование в отце. (Подробней см. биографические материалы о Фрейде – например, Крулл (Krull), 1979; Витц (Vitz), 1983, 1986.) Якоб был человек слабый, не мог финансово обеспечивать семью; более того, деньги на содержание семьи давали родственники жены и другие люди. Далее, отец неправильно реагировал на проявления антисемитизма. Фрейд подробно излагает рассказанную отцом историю, когда его обозвали «грязным евреем», сбили шляпу, а он ничем не ответил. Юного Зигмунда до глубины души поразила слабость и безответность отца. Сам Зигмунд Фрейд, при всей своей сложности и склонности к сомнениям, был человеком отважным и высоко ценил храбрость в других. В молодости Зигмунду случалось давать антисемитам физический отпор, а в интеллектуальном смысле он был незаурядным бойцом.

Возможно, действия Якоба как «неправильного отца» заходили гораздо дальше. Так, в двух письмах уже взрослого Фрейда говорится, что Якоб был сексуальным извращенцем, от чего страдали его собственные дети. Похоже, ему были присущи и другие моральные изъяны, обсуждать которые мы здесь не будем.

Отношение отца к Богу и религии также сказалось на Фрейде. Зигмунд был еще маленьким, когда его отец примкнул к реформаторскому направлению иудаизма, и они вдвоем часами читали Библию; в дальнейшем Якоб все больше читал Талмуд и изучал иудейское Писание. Одним словом, этот слабый, инертный человек, этот «славный малый», этот размазня-«шлемиль» явно ассоциировался у сына с иудаизмом, с Богом, с трусостью, и вполне возможно – с сексуальными извращениями и другими недостатками, больно ранившими юного Зигмунда.

Похоже, что и у других знаменитых атеистов имелись подобные проблемы. Карл Маркс не скрывал, что не уважает своего отца. Во многом это было связано с обращением отца в христианство – и не по религиозным убеждениям, а просто для того, чтобы облегчить себе жизнь. Тем самым отец Маркса пресек древнюю семейную традицию (многие поколения предков Карла Маркса с обеих сторон были раввинами).

Отец Людвига Фейербаха, несомненно, нанес сыну глубокую душевную травму: Людвигу еще не исполнилось 13 лет, когда отец оставил семью ради другой женщины и перебрался в другой город. Для Германии начала XIX века это был скандал, наверняка глубоко ранивший и юного Фейербаха, и его мать, и других детей.

Перескочим через столетие и рассмотрим жизнь Мейделин Мюррей О’Хейр (Madalyn Murray O’Hair) – одной из известнейших атеисток Америки. Приведу выдержки из недавно опубликованной автобиографической книги ее сына (Murray, 1982). В начале повествования ему восемь лет. «Мы редко делали что-нибудь вместе, всей семьей. Таким благотворным занятиям мешала ненависть между дедушкой и матерью» (с. 7). Он не знал, почему мама так ненавидит деда, но сомневаться в этой ненависти не приходится: во вступительной главе описывается безобразная драка, в которой мать пыталась зарезать своего отца десятидюймовым ножом для разделки мяса, а потом кричала: «Чтоб ты подох! Погоди, я до тебя доберусь! Я еще спляшу на твоей могиле!» (с. 8).

Нам неизвестно, в чем причина ненависти О’Хэйр к отцу, но из книги явствует, что ненависть эта была глубока и восходила к детским годам; вполне вероятно, что она была обусловлена психологическим (см. с. 11) или даже физическим насилием.

Помимо малодушия, отчуждения или насилия, есть еще один вариант «неправильности» отца – это когда его просто нет. Многие дети воспринимают смерть отца как предательство или пренебрежение родительским долгом. И в этом смысле нельзя не удивляться тому, насколько распространена модель смерти отца в судьбах известных атеистов. Барон Гольбах (урожденный Поль Анри Тьери), французский рационалист и едва ли не первый человек, открыто провозгласивший себя атеистом, осиротел примерно в 13 лет и жил с дядей, фамилию которого и взял. Бертрану Расселу, когда умер его отец, было четыре года, Ницше лишился отца в том же возрасте; отец Сартра умер до его рождения, а Камю осиротел на втором году жизни. (Биографические данные, приведенные выше, взяты из общеизвестных источников.) Конечно, чтобы подтвердить гипотезу «неправильного отца», необходимо обработать гораздо больше информации, но уже из имеющихся данных видно, что это не простое совпадение.

С психологической точки зрения не очевидно, что смерть или отсутствие отца способны заложить эмоциональную основу атеизма. Но если у мальчика нет отца, или отец так слаб, что все равно, есть он или нет, или так ненадежен, что не лучше бросившего, – сын легко может перенести те же признаки и на своего Отца Небесного.

Рассмотрим, наконец, опыт раннего личностного переживания смерти, страдания, зла, иногда совмещенный с гневом на Бога, Который позволил такому случиться. Гнев ребенка на Бога за потерю отца и связанное с этим страдание – еще один психологический фактор безверия, тоже тесно связанный с гипотезой «неправильного отца».

Не так давно вышла автобиография Рассела Бейкера (Baker, 1982), известного журналиста и юмориста “New York Times”. Когда Расселу было пять лет, отца положили в больницу, где он вскоре и умер. Мальчик был безутешен; приведем его разговор с Бесси, их экономкой:

«...Впервые я всерьез задумался о Боге. Рыдая, я говорил Бесси, что если Бог может так поступать с людьми, то Он злой, и я больше знать Его не хочу. Бесси говорила мне о небесном блаженстве, о том, что мой папа уже среди ангелов и радуется, что попал на небо. Но эти доводы не могли укротить мой гнев. «Бог любит нас как Своих детей», – сказала Бесси. «Если Бог любит меня, почему Он сделал так, что мой папа умер?» Бесси сказала, что когда-нибудь я это пойму. Но она оказалась права лишь отчасти. Именно тогда – пусть и в других словах – я пришел к выводу, что люди интересуют Бога в значительно меньшей степени, чем это готов признать любой из жителей нашего городка. В тот день я решил, что Бог не заслуживает полного доверия. После этого я никогда не плакал по-настоящему, не ждал от Бога ничего, кроме безразличия, а если любил, то всегда опасался, что это закончится мучительной болью. В пять лет я превратился в атеиста» (Growing Up, p. 61).

В завершение хочу сделать такой вывод: хотя обычно атеизм возникает по поверхностным причинам, нередко можно обнаружить и его глубинные психологические истоки. И гипотеза «неправильного отца» или любая другая гипотеза не должна заслонять от нас человека, его боль и страдания. Люди, чей атеизм обусловлен чувство отверженности по отношению к отцу, ненавистью, манипулированием, физическим или сексуальным насилием, нуждаются в понимании и сочувствии. Если человек в детстве возненавидел отца или впал в отчаяние из-за его слабости – это огромная трагедия, ведь ребенок желает лишь одного – любить отца. И верующие, осененные Божьей любовью, должны молиться о тех, кто из-за таких печальных обстоятельств отринул веру в Бога. Молиться о том, чтобы в конце концов встретиться с ними на небесах. Встретиться, обняться и ощутить великую радость. И может быть, бывший атеист будет ликовать больше, чем изначально верующий – ликовать еще и от изумления, что он все же оказался в Доме Отца своего.

Литература:

Adler, M. (1976). Philosopher at large. New York: Macmillan.
Adler, M. (1980). How to think about God: A guide to the twentieth century pagan. New York: Macmillan.
Baker, R. (1982). Growing up. New York: Congdon & Weed.
Feuerbach, L. (1891/1957). The essence of Christianity. Ed. and abridged by E. G. Waring & F. W. Strothman. New York: Ungar.
Freud, S. (1910/1947). Leonardo da Vinci, New York: Random.
Freud, S. (1927/1961). The future of an illusion. New York: Norton.
Freud S. (1923/1962). The ego and the id. New York: Norton.
Freud S. & Pfister, 0. (1963). Psychoanalysis and faith: The letters of Sigmund Freud and Oskar Pfister. New York: Basic.
Gedo, J. E. & Pollock, G. H. (Eds.). (1967). Freud: The fusion of science and humanism. New York: International University.
Graddy, W.E. (1982, June). The uncrossed bridge. New Oxford Review, 23-24.
Krull, M. (1979). Freud und sein Vater. Munich: Beck. Murray, W.J. (1982). My life without God. Nashville, TN: Nelson.
Vitz, P.C. (1983). Sigmund Freud's attraction to Christianity: Biographical evidence. Psychoanalysis and Contemporary Thought, 6, 73-183.
Vitz, P.C. (1986). Sigmund Freud's Christian unconscious. New York: Guilford, in press.
Vitz, P.C. & Gartner, J. (1984a). Christianity and psychoanalysis, part 1: Jesus as the anti-Oedipus. Journal of Psychology and Theology, 12, 4-14.
Vitz, P.C., & Gartner, J. (1984b). Christianity and psychoanalysis, part 2: Jesus the transformer of the super-ego. Journal of Psychology and Theology, 12, 82-89.

Примечания:

Адрес: Нью-йоркский университет, отделение психологии.
New York University, Department of Psychology, 6 Washington Place, New York 10003.

2. Насколько мне известно, история Мортимера Адлера имела продолжение. Недавно я узнал, что примерно два года назад Адлер обратился в христианство – стал англиканином.
/q]

Ответ для Stich:

Stich:
Те, которые не имеют, непосредственного отношения к Чести защиты Отечества. Во всяком случае православная максима гласит: Любите врагов ваших, гнушайтесь врагами Божиими, бейте врагов отечества.

Вот поэтому и говорят, что современное православие - никакое не христианство. Где в Евангелии "Честь служения Родине"? Ничего подобного там нет, и заповедь "не убий" явно имеет характер непротивления, характер "подставь левую". Ну как в истории с сорока тысячами мучеников. А как только христианство стало государственным, его приспособили под "госслужбу". И христианские армии не только обороняли свои страны, но и прекрасным образом вели наступательные войны, и при этом в каждой части был полковой священник.

Stich:
Безусловно-это частный грех, этих православных против шестой заповеди.
Смертная казнь безусловно убийство.

Церковь что-то не очень борется с этим грехом. По ссылке, указанной Романом, находим:


Диакон Андрей Кураев, кандидат философских наук, доктор богословия, профессор Московской духовной академии.

Когда мы работали над текстом "Основ социальной концепции", то дошли до того места, где нужно было выразить отношение православия к смертной казни. Поначалу мысль была заявить протест против смертной казни – это варварство, государство не должно убивать. Ну а затем митрополит Кирилл сказал: «Подождите, задача Собора – не рассказать о наших с вами предпочтениях, а засвидетельствовать позицию Церкви в ее целостности. Давайте посмотрим реально на церковное Предание, церковную историю. Какая позиция по этому вопросу была?» И вот в итоге фиксируем, что в Ветхом завете смертная казнь предписывается. В Новом Завете она не отменяется. Как бы не подтверждается, но и не отменяется.

В Церковной истории последующих веков, в истории христианских государств: Византийской, Российской империи смертная казнь используется. Значит, что мы можем сказать: нельзя человека извне освобождать больше, чем он освобожден внутри. И вот оказывается, общество сегодня не готово к отмене смертной казни. Потому мы сегодня фиксируем, что, с одной стороны, мы не требуем отмены смертной казни, а с другой стороны, Церковь готова поддерживать общественное движение, направленное к отмене смертной казни. Но в итоге Церковь не стремиться навязать именно свою позицию всему обществу, ожидая, что решение это должно быть результатом консенсуса всего общества.

Вот так. Я слышал разговоры о том, что при аккуратном переводе "не убий" означает "не совершай самовольного убийства". А смертная казнь по законному приговору - не убийство в этом смысле.

Прошу заметить, что по-настоящему покончила со смертной казнью "бездуховная и безрелигиозная" Западная Европа, а наше общество почему-то "не готово".

Ответ для Анатольич:

Анатольич:
отжеж лукавый-то какой, Идеолог ваш патриотический! - только про "свою" главу и инструктирует. А то, что "за други свои" неминуемо придёца положить энную (чем больше, тем лудше!) кучу ВРАЖЬИХ ГОЛОВ (это, стало быть, тех самых, кои возлюбить надобно), - на то инструкции не дадено. Ибо то - по умолчанию. И дураку ясно.
- БРАВО! Браво, товарищщ Бог! Это очень эффективная идеологическая тактика: давать ПОЛУинструкции, ПОЛУуказания.
Ведь всегда можно спрятаться за недоговоренность: А Я ЭТОГО НЕ ГОВОРИЛ!!!

На данную тему.

Чтобы увидеть ссылку
зарегистрируйтесь или войдите

Я сказал в одной из предыдущих глав, что целомудрие — едва ли не самая непопулярная из христианских добродетелей. Но я не уверен, что был прав. Пожалуй, есть добродетель еще менее популярная, чем целомудрие. Она выражается в христианском правиле: “Возлюби ближнего своего, как самого себя”. Непопулярна она потому, что христианская мораль включает в понятие “твоего ближнего” и “твоего врага”... Итак, мы подходим к ужасно тяжелой обязанности прощать своих врагов.

Каждый человек соглашается, что прощение — прекрасная вещь, до тех пор, пока сам не окажется перед альтернативой прощать или не прощать, когда прощение должно исходить именно от него. Мы помним, как оказались в такой ситуации в годы войны. Обычно само упоминание об этом вызывает бурю, и не потому, что люди считают эту добродетель слишком высокой и трудной. Нет, просто прощение такого рода кажется им недопустимым, им ненавистна самая мысль о нем. “Нас тошнит от подобных разговоров”, — заявляют они. И половина из вас уже готова меня спросить: “А как бы вы относились к гестапо, если бы были поляком или евреем?”

Я сам хотел бы это знать. Точно так же как хотел бы знать, что мне делать, если передо мной встанет выбор: умереть мученической смертью или отказаться от веры. Ведь христианство прямо говорит мне, чтобы я не отказывался от веры ни при каких обстоятельствах. В этой книге я не пытаюсь сказать вам, что я мог бы сделать, — я могу сделать крайне мало. Я пытаюсь показать вам, что представляет из себя христианство. Не я его придумал. И в самой сердцевине его я нахожу эти слова: “Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим”. Здесь нет ни малейшего намека на то, что прощение дается нам на каких-то других условиях. Слова эти совершенно ясно показывают, что если мы не прощаем, то не простят и нас. Двух путей здесь нет. Так что же нам делать?

Что бы мы ни пробовали делать, все будет трудно. Но я думаю, две вещи мы можем сделать, и они облегчат нам нашу трудную задачу. Приступая к изучению математики, вы начинаете не с дифференциального исчисления, а с простого сложения. Точно так же, если мы действительно хотим (а все зависит именно от нашего желания) научиться прощать, нам, наверное, следует начать с чего-то полегче, чем гестапо. Например, с того, чтобы простить мужа, или жену, или родителей, или детей, или ближайших соседей за что-то, что они сказали или сделали на прошлой неделе. Это, возможно, захватит наше внимание. Затем нам надо понять, что значит “любить ближнего, как самого себя”. А как я люблю себя?

Вот сейчас, когда я подумал об этом, я понял, что у меня нет особой нежности и любви к себе самому. Я даже не всегда люблю свое собственное общество. Значит, слова “возлюби ближнего своего”, очевидно, не означают “испытывай к нему нежность” или “находи его привлекательным”. Впрочем, так и должно быть, потому что, конечно же, как бы вы ни старались, вы не заставите себя почувствовать нежность к кому бы то ни было. Хорошо ли я отношусь к самому себе? Считаю ли я себя приятным человеком? Что ж, боюсь, что минутами — да (и это, несомненно, худшие мои минуты). Но люблю я себя не поэтому; не потому, что считаю себя славным парнем. На деле все наоборот, а именно: любовь к себе заставляет меня думать, что я, в сущности, славный парень. Следовательно, и врагов своих мы можем любить, не считая их приятными людьми. Это великое облегчение. Потому что очень многие думают, что простить своих врагов значит признать, что они, в конце концов, не такие уж плохие, тогда как на самом деле всем ясно, что они действительно плохи.

Давайте продвинемся еще на шаг вперед. В моменты просветления я не только не считаю себя приятным человеком, но, напротив, нахожу себя просто отвратительным. Я с ужасом думаю о некоторых вещах, которые я совершил. Значит, мне, по всей видимости, дозволяется ненавидеть и некоторые поступки моих врагов. И вот уже мне вспоминаются слова, давно произнесенные христианскими учителями: “Ты должен ненавидеть зло, а не того, кто совершает его”. Или иначе: “Ненавидеть грех, но не грешника”. Долгое время я считал это различие глупым и надуманным; как можно ненавидеть то, что делает человек, и при этом не ненавидеть его самого? Но позднее я понял, что годами именно так и относился к одному человеку, а именно к самому себе. Как бы я ни ненавидел свою трусость или лживость, или жадность, я тем не менее продолжал любить себя, и мне это было совсем не трудно. Фактически я ненавидел свои дурные качества потому, что любил себя. Именно поэтому так огорчало меня то, что я делал, каким я был. Следовательно, христианство не побуждает нас ни на гран смягчить ту ненависть, которую мы испытываем к жестокости или предательству. Мы должны их ненавидеть. Ни одного слова, которые мы сказали о них, не следует брать обратно. Но христианство хочет, чтобы мы ненавидели их так же, как ненавидим собственные пороки, то есть чтобы мы сожалели, что кто-то мог поступить так, и надеялись, что когда-нибудь, где-нибудь он сможет исправиться и снова стать человеком.

Проверить себя можно следующим образом. Предположим, вы читаете в газете историю о гнусных и грязных жестокостях. На следующий день появляется сообщение, где говорится, что опубликованная вчера история, возможно, не совсем соответствует истине и все не так страшно. Почувствуете ли вы облегчение: “Слава Богу, они не такие негодяи, как я думал”. Или будете разочарованы и даже попытаетесь держаться первоначальной версии просто ради удовольствия думать, что те, о ком вы читали, — законченные мерзавцы? Если человек охвачен вторым чувством, тогда, боюсь, он вступил на путь, который — пройди он его до конца — заведет его в сети дьявола. В самом деле, ведь он хочет, чтобы черное было еще чернее.

Стоит дать волю этому чувству, и через какое-то время захочется, чтобы серое, а потом и белое тоже стало черным. В конце концов появится желание все, буквально все — Бога, и наших друзей, и себя самих — видеть в черном свете. Подавить его уже не удастся. Атмосфера безудержной ненависти поглотит такую душу навеки.

Попытаемся продвинуться еще на шаг вперед. Означает ли “Возлюби врага своего”, что мы не должны его наказывать? Нет: ведь и то, что я люблю самого себя, не значит, что я всячески должен спасать себя от заслуженного наказания, вплоть до смертной казни. Если вы совершили убийство, то по христианскому принципу надо сдаться в руки властям и испить чашу даже до смерти. Только такое поведение было бы правильным с христианской точки зрения. Поэтому я полагаю, что судья-христианин абсолютно прав, приговаривая преступника к смерти, прав и солдат-христианин, когда убивает врага на поле сражения. Я всегда придерживался этого мнения с тех пор, как сам стал христианином, задолго до войны, и сегодня держусь его. Известное “Не убий” приводится в неточном переводе. Дело в том, что в греческом языке есть два слова, которые переводятся как глагол “убивать”. Но одно из них значит действительно просто “убить”, тогда как другое — “совершить убийство”. И во всех трех Евангелиях — от Матфея, Марка и Луки, — где цитируется эта заповедь Христа, употребляется именно то слово, которое означает “не совершай убийства”. Мне сказали, что такое же различие существует и в древнееврейском языке. “Убивать” — далеко не всегда означает “совершать убийство”, так же как половой акт не всегда означает прелюбодеяния. Когда воины спросили у Иоанна Крестителя, как им поступать, он и намека не сделал на то, что им следует оставить армию. Ничего такого не требовал и Сам Иисус, когда, например, встретился с римским сотником. Образ рыцаря-христианина, готового во всеоружии защищать доброе дело, — один из великих образов христианства. Война — вещь отвратительная, и я уважаю искреннего пацифиста, хотя считаю, что он полностью заблуждается. Кого я не могу понять, так это полупацифистов, встречающихся в наши дни, которые пробуют внушить людям, что если уж они вынуждены сражаться, то пусть сражаются, как бы стыдясь, не скрывая, что делают это по принуждению. Подобный стыд нередко лишает прекрасных молодых военных из христиан того, что принадлежит им по праву и является естественным спутником мужества, а именно — бодрости, радости и сердечности.

Я часто думаю про себя, что бы случилось, если бы, когда я служил в армии во время первой мировой войны, я и какой-нибудь молодой немец одновременно убили друг друга и сразу же встретились после смерти. И, знаете, я не могу себе представить, чтобы кто-то из нас двоих почувствовал обиду, негодование или хотя бы смущение. Думаю, мы просто рассмеялись бы над тем, что произошло.

Я могу себе представить, что кто-нибудь скажет: “Если человеку дозволено осуждать поступки врага и наказывать и даже убивать его, то в чем же разница между христианской моралью и обычной человеческой точкой зрения?” Разница есть, и колоссальная. Помните: мы, христиане, верим, что человек живет вечно. Поэтому значение имеют только те маленькие отметины на нашем внутреннем “я”, которые в конечном счете обращают душу человеческую либо в небесное, либо в адское существо. Мы можем убивать, если это необходимо, но не должны ненавидеть и упиваться ненавистью. Мы можем наказывать, если надо, но не должны испытывать при этом удовольствия. Иными словами, мы должны убить глубоко гнездящуюся в нас враждебность, стремление отомстить за обиды. Я не хочу сказать, что любой человек может прямо сейчас покончить с этими чувствами. Так не бывает.

Я имею в виду следующее: всякий раз, когда это чувство шевелится в глубине нашей души, заявляя о себе, день за днем, год за годом, на протяжении всей нашей жизни, мы должны давать ему отпор. Это тяжелая работа, но не безнадежная. Даже когда мы убиваем или наказываем, мы должны так относиться к врагу, как относились бы к себе, то есть желать, чтобы он не был таким скверным, надеяться, что он сумеет исправиться. Короче, мы должны желать ему добра. Вот что имеет в виду Библия, когда говорит, чтобы мы возлюбили своих врагов: мы должны желать им добра, не питая к ним особой нежности и не говоря, что они — славные ребята, если они не таковы.

Да, это значит любить и таких людей, в которых нет ничего вызывающего любовь. Но, с другой стороны, есть ли в каждом из нас что-нибудь так уж достойное любви и обожания? Нет, мы любим себя только потому, что это мы сами. Бог же предназначил нам любить внутреннее “я” каждого человека точно так же и по той же причине, по которой мы любим свое “я”. В нашем собственном случае Он дал нам готовый образец (которому мы должны следовать), чтобы показать, как эта любовь работает. И, воспользовавшись собственным примером, мы должны перенести правило любви на внутреннее “я” других людей. Возможно, нам легче будет его усвоить, если мы вспомним, что именно так любит нас Бог: не за приятные, привлекательные качества, которыми, по нашему мнению, мы обладаем, но просто потому, что мы — люди. Помимо этого нас, право же, не за что любить. Ибо мы способны так упиваться ненавистью, что отказаться от нее нам не легче, чем бросить пить или курить.

Источник: К.С. Льюис. Просто христианство. М., 1998.

Ответ для РБартхес:

RBarthes:
что современное православие - никакое не христианство.

Так могут говорить, только так называемые:" Вдушеверы", это- такие люди которые прочитали про христианство полторы брошюры с половиной, ни дня в Церкви не были, но дерзают говорить о том, о чём имеют, крайне поверхностное представление.

RBarthes:
и заповедь "не убий" явно имеет характер непротивления, характер "подставь левую".

Паша, давай не выдёргивать из контекста ладно? Потому что, если ты внимательно прочитаешь главу в которой сказано про:"подставь левую", то ты увидишь, что там идёт речь о том, чтобы не давать повод к зависти.
Паша в Нагорной Проповеди, ничего не сказано, про "характер непротивления" не убий. Там просто даётся заповедь, среди прочих о том, чем и как руководствоваться в этой жизни. Поэтому, сделать из Христа ученика Будды, в этом контексте, не получиться.Если хочешь, то перечитай внимательно-

Чтобы увидеть ссылку
зарегистрируйтесь или войдите

RBarthes:
Церковь что-то не очень борется с этим грехом

Паша, убийство-это уголовщина
Бороться с уголовщиной,НЕ входит в функции Церкви. У Церкви, совсем другие функции. Уголовщиной занимаются: МВД РУБОП
и ФСБ. Почему церковь должна дублировать функции этих служб, мне совершенно не ясно? Как церковь может бороться с тем, что не входит в ёё компетенцию?

RBarthes:
Вот так

Паша ты лукавишь. Я читал это текст полностью. Там в конце, говорит священник и говорит о том, что убийство это убийство, и оправдать его всё равно нельзя. Это частное
хотя и очень авторитетное, мнение отца диакона, и мнения всей Церкви оно, конечно, не отражает.

RBarthes:
Я слышал разговоры о том, что при аккуратном переводе

Хм,(как-бы так помягче сказать, чтоб не обидеть)Павел это-слишком уж смахивает на "радио ОБЦ". К таким вещам у меня, уже много лет, устойчивая идеосинкразия. Паша ты можешь взять "Симфонию" и посмотреть, как это слово выглядит в оригинале.

RBarthes:
по-настоящему покончила со смертной казнью "бездуховная и безрелигиозная" Западная Европа,

Пролив перед этим, моря невинной крови на всех заселённых континентах земного шара. И покончила она с ней, не так уж давно, практически на наших глазах. Я помню, "лионский мясник" Клаус Барбье был гильотинирован в 1983 году-( кстати, одно из самых ярких "новостийных" воспоминаний детства) после чего, смертная казнь в Европе была торжественно отменена, под аплодисменты всего сообщества.

RBarthes:
а наше общество почему-то "не готово".

Паша, ты опять лукавишь, Россия постоянно подвергается атакам террористов. В этом контексте, полная отмена С.К суициду подобна.
ЗЫ Форумский движок переврал твой ник, Сорри, я ничего с этим сделать не могу.

Ответ для RBarthes:

RBarthes:
Вот поэтому и говорят, что современное православие - никакое не христианство. Где в Евангелии "Честь служения Родине"? Ничего подобного там нет, и заповедь "не убий" явно имеет характер непротивления, характер "подставь левую". Ну как в истории с сорока тысячами мучеников. А как только христианство стало государственным, его приспособили под "госслужбу". И христианские армии не только обороняли свои страны, но и прекрасным образом вели наступательные войны, и при этом в каждой части был полковой священник.

Да нет, Павел. Все началось гораздо раньше.

Сам Иисус Христос не запрещал профессии военного, что видно из Его встречи с римским сотником после того, когда Он вылечил его слугу. Спаситель не осудил профессию военного и не запретил римскому сотнику быть военным. А при встрече с ним “сказал Иисус Христос сотнику: иди, и, как ты веровал, да будет тебе” (Матф.8:13). А Иоанн Креститель, от имени Христа проповедовавший учение, на вопрос солдат о том, как им жить, не запретил их профессию, а указал на то, чтобы они не причиняли зла и не имели сверх положенного. “Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем” (Лук.3:14).

Поэтому по учению Иисуса Христа солдаты, честно исполняющие свой воинский долг, не являются злодеями и убийцами, так как защищают своих ближних от зла и насилия завоевателей. Защищая свое отечество и свой народ, они за ближних своих могут положить и душу свою. “Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих” (Иоан.15:13). А вынужденное насилие, допущенное в войне в безвыходной ситуации, разрешается по учению Иисуса Христа только для того, чтобы не быть побежденным злом и ликвидировать агрессию, зло и произвол захватчиков.

По поводу любви к людям и смертной казни см. мой пост выше.

Ответ для Анатольич:

Анатольич:
А то, что "за други свои" неминуемо придёца положить энную (чем больше, тем лудше!) кучу ВРАЖЬИХ ГОЛОВ (это, стало быть, тех самых, кои возлюбить надобно), - на то инструкции не дадено

Ты готов повторить это-глядя в глаза, отцам пацанов 6-й роты Псковской дивизии ВДВ? У тебя есть "альтернативное" предложение?

Ответ для Stich:

Паша, я уверен, что всё не так элементарно и не очень-то я лукавлю. На самом деле нет у христиан, в т. ч. у священников, "полного иммунитета" от смертной казни. Многие из них не видят в ней ничего ужасного. Они не ощущают её как убийство. Совершенно правильно Кураев говорит, что в самых что ни на есть христианских державах - Византии и России - смертная казнь была. Протестовала ли против неё церковь?

Да, сейчас церковь формально против смертной казни. Но с какими комментариями! Не Кураев, а Кирилл, человек с настоящей властью в церкви, упоминает о том, что отношение к смертной казни в церковной традиции, неоднозначно! Почему, если казнь - просто убийство? Есть тонкости...

Ответ для RBarthes:

RBarthes:
На самом деле нет у христиан, в т. ч. у священников, "полного иммунитета" от смертной казни.

Безусловно, я этого не отрицаю, они-же люди прежде всего.

RBarthes:
Многие из них не видят в ней ничего ужасного. Они не ощущают её как убийство

Знаешь почему? Среди священников; полным-полно, бывших кадровых офицеров российской Армии. Совершенно естественно, что эти люди, отдавшие значительную часть своей жизни службе в армии, а некоторые и понюхавшие пороху, не видят в СК ничего ужасного.

RBarthes:
говорит, что в самых что ни на есть христианских державах - Византии и России - смертная казнь была

Ты знаешь, я вижу некую имманентную связь с тем, что в этих Империях была смертная казнь и они просуществовали так долго. Тысячелетие каждая. И я не уверен в том, что Российская умерла окончательно. Впрочем, во мне сейчас, говорит "имперец".

RBarthes:
Протестовала ли против неё церковь?

Да протестовала, я сейчас не могу подтвердить это документально, но знаю-протестовала. В частности, усилиями одного из Отцов Церкви-Иоанна Златоуста, в Византии были "прикрыты" гладиаторские игры на которых перестали убивать людей. Про Арсения Мацеевича я уже писал.

RBarthes:
Есть тонкости...

Есть, если некая мразь отправила на тот свет, не одну сотню или тысячу людей, то как оставить такого гада жить, если у него нет, ни стыда ни совести? Не будет-ли это,- прямым потаканием его возможным последователям? Ведь и у Папы-дока Дювалье был Бэби-док Дювалье?!

Ответ для Stich:

Stich:
Так могут говорить, только так называемые:" Вдушеверы", это- такие люди которые прочитали про христианство полторы брошюры с половиной, ни дня в Церкви не были, но дерзают говорить о том, о чём имеют, крайне поверхностное представление.

Вот что мне не нравится, так это такие ярлычки. Мне только сегодня протестант знакомый сказал: "таких, как ты, мы называем номинальными верующими". И что мол заходишь несколько раз в год в церковь свечку поставить "как все", а жила бы ты в Израиле, заходила бы с таким же успехом в синагогу.

Ответ для Mariella:

Mariella:
Вот что мне не нравится, так это такие ярлычки.

Не нравится, не ешьте(С).

Mariella:
Мне только сегодня протестант знакомый сказал: "таких, как ты, мы называем номинальными верующими"

То, как протестанты называют других верующих, целиком проблема этих протестантов.

Анатольич:
А то, что "за други свои" неминуемо придёца положить энную (чем больше, тем лудше!) кучу ВРАЖЬИХ ГОЛОВ (это, стало быть, тех самых, кои возлюбить надобно), - на то инструкции не дадено

Stich:
Ты готов повторить это, глядя в глаза отцам пацанов 6-й роты Псковской дивизии ВДВ?

я лучше спою им романс Вертинского. - помнишь, там было:
"...и швырнула в сященника обручальным кольцом!..."

Stich:
У тебя есть "альтернативное" предложение?

есть: завязать с примитивными популистскими слоганами типа "НЕ УБИЙ!", "НЕ УКРАДИ!"... "ЗЕМЛЮ - КРЕСТЬЯНАМ!" и так далее, и начать, наконец, ДУМАТЬ ГОЛОВОЙ.
Потому что уже припёрло - см. сингулярность истории.